— Лжешь!
— Не лгу…
— Тогда пошли, научу!
Они встали, вышли на середину зала и под Витино пение начали топтаться, нежно обнимая друг друга.
— Что ты поешь? — шепнула Наташа.
— Сам не понимаю. Кажется, «Марш коммунистических бригад»…
Наташа согнулась от хохота:
— Витя… я не могу! Витя… ты… ой, я сейчас уписаюсь…
И Наташа бросилась к двери, где, по ее разумению, должен был находиться туалет.
Там оказалась кладовая.
За другой дверью был буфет, где за стойкой дремала толстая тетка.
— Где у вас туалет? — взмолилась Наташа.
Та со сна махнула рукой неопределенно.
И Наташа метнулась к следующей двери.
И смех ее распирал, и неудержимое желание побыстрее запереться в кабинке…
Юм сидел на скамейке в темном углу комнаты и испуганно смотрел на Наташу.
В первую секунду, как только она осознала, кого видит перед собой, Наташа себе не поверила. А потом закричала так дико, так громко хлопнула дверью, что огромная люстра в центре потолка зазвенела.
— Что! Татка, что?! — уже летел к ней, сшибая на своем пути столы и стулья, Витя.
Наташа бросилась к нему, они столкнулись, чуть не упали.
— Что случилось? — бежали со всех сторон официанты.
— Там! Там! — кричала Наташа, тыча пальцем в дверь.
— Кто там?! — заревел на официантов Виктор Официанты бросились к двери, распахнули ее, а оттуда вышел не менее испуганный китаец:
— Сито слусилось? Кито кирисял?
— Это повар наш! Это наш повар! — наперебой говорили официанты. — Это наш повар…
— Витя, увези меня отсюда! — выла Наташа. — Спрячь меня!!!
Портреты
Юм всегда удивлялся, почему люди проходят мимо и чаще всего даже не обращают на него внимания. Им, вероятно, кажется, что он просто человек, такой же, как они.
Юма это не только удивляло, его это злило. Впрочем, он находил утешение. Когда те же мужчины и женщины ползали перед ним на коленях и просили оставить им жизнь. Вот тогда он сразу становился для них главным. Они заглядывали в глаза, со страхом следили за его жестами.
Ах, как они его просили! Каждый старался привести самую, по его разумению, важную причину, из-за которой именно этого мужчину или эту женщину нельзя убивать. Но как же они были однообразны! Почему-то все вспоминали детей, жену и мать. Никто не вспоминал о любовницах, машинах или дачах. Почему-то всем казалось, что если убийца поймет, насколько они нравственны, то он устыдится и пощадит их. Глупо! Как глупо! Может быть, если бы они как раз говорили о любовницах, гулянках и собственной нечистоплотности, Юм бы их пощадил. Ведь вот пощадил же он Женю. Но они сами выбирали свой путь. Они были скучные и мелкие. Юм никого из них не жалел.
С Женей они расстались в Москве. Договорились, что встретятся на прежнем месте. Там, где отсиживались три месяца после убийства милиционеров. Но не скоро, месяца через два-три. А потом решат, куда ехать дальше.
Конечно, ни о какой погоне за прокуроршей Юм и не думал. Хотя ему было очень интересно, о чем бы стала просить его эта женщина. Кого бы вспомнила. Дочь, наверное, мужа.
Из Москвы он добирался на электричке до Рязани, а там, просидев неделю у старой знакомой, добыл документы, отпустил волосы подлиннее, усики, решил, что надо отправляться дальше. В Сибирь он не поедет. Сибирь — это сказочка для дураков. Там маленькие городки, все наперечет и затеряться трудно. Ехать надо в большой город. А их в стране всего два — Москва и Ленинград. Юм знал, что в Ленинграде он сможет легко затеряться.
Но он знал, что там же опасность случайной встречи возрастает в миллионы раз. Нет, в Ленинград он не поедет. Но и в Сибирь — тоже.
Сейчас бы, правда, отсидеться где-нибудь в подполе, но на одном месте сидеть — себе дороже. Надо все время двигаться. И он вспомнил Мента.
Тот когда-то рассказывал ему про Архангельск, поскольку родом был оттуда. Говорил, там много бывших зеков. Всегда помогут беглому.
А помощь Юму сейчас была нужна.
Прокурорша, сука, сильно его с деньгами подвела. Если бы она знала, что он взял у «афганца» сорок тысяч! Но где эти деньги? Туда сейчас не полезешь. Ладно, пусть подождут до лучших дней. А ему надо осторожненько, на цырлочках. Ничего, поколготятся и забудут. Через три дня искать уже перестают. Только бы не случай, только бы не случай.
В Архангельске он действительно смог укрыться довольно надежно, сначала у одного старика, бывшего бандеровца, снимал угол. А потом один крепкий мужик, какая-то дальняя родня, отправил его на лесозаготовки, в документы почти не смотрел. Понял все сразу.
— Только ты, паря, не балуй. Там парни деловые, враз голову скрутят.
Юм поработал два дня на рубке сучьев, поразмялся слегка. Тихим был, спокойным. А на третий день приехал тот самый мужик и сказал:
— Вали отсюда, падла. Еще раз встречу, даже в ментовку сдавать не, буду. Сам пришибу.
Юм не стал задираться. Кодла за мужиком стояла внушительная.
Собрал манатки и подался снова в город.
А там на вокзале ему все сразу стало ясно портретик его висел на доске «Их разыскивает милиция».
Теперь такие портретики висели по всей стране.
Теперь ему или идти сдаваться, или уматывать с этой поганой родины.
Пока жил у бандеровца, тот ему напел про «Захидну Вкраину». Дескать, там и люди что надо, и до границы рукой подать. До сих пор ненавидят тамошние русских. А уж милиционеров на дух не переносят.
Юм подумал, что другого пути у него теперь нет. И взял билет…
Лисий мех
Да, она все понимала… Но оставаться в Горьком уже не могла. Это был какой-то животный страх, необъяснимый, жуткий.
— А там, говорят, так красиво, — старалась она улыбаться, собирая вещи. — Ты ведь сам слышал.
Решено было ехать во Львов. Почему именно туда, Наташа не знала. Но, во-первых, был прямой поезд Горький — Львов, а во-вторых, в этом старинном названии чудилось настоящее убежище. Словно старинного города не могла коснуться современная жизнь с ее современными страхами и вообще все самое противное.
Ехали через всю страну. В дороге Наташа немного успокоилась. Снова смотрела в окно и снова открывала для себя мир. Теперь она опять думала о семье, смогла даже вспомнить Графа и остальных археологов. На минуту нахмурилась, когда вспомнила про монетку. Но тут же отогнала эту мысль. Нет, никто из своих это сделать не мог.
Во Львове старины действительно было много.
Но какой разнобой! Тут и готика, и барокко, и рококо, и даже модерн. Но очень красиво.
