Марату вдруг стало жутко. Все эти способы никуда не годились… Все это была полная ерунда.
Он и пальцем не смог бы прикоснуться к Жанне. То есть прикоснуться-то мог, но вот причинить ей боль… Невозможно.
Такова была ее власть над ним.
Но и отпустить ее Марат не мог.
«Жанна, Жанна, что же ты со мной сделала, в кого превратила?!» Он плакал – тихо, чтобы никто не услышал. Чтобы она не услышала. Вернее, не плакал, а выл. На луну, которая висела напротив кухонного окна.
Время шло, а он все так и не мог прийти к какому-либо решению.
Потом он захотел снова посмотреть на нее, надеясь, что тогда, может быть, дело сдвинется с мертвой точки. Решение было в ней самой.
Марат повернул ключ, дернул дверь. Дверь не открылась.
Он дернул еще сильнее, чувствуя, что там, с другой стороны, что-то мешает.
– Жанна! – позвал Марат. – Жанна, пусти меня.
Ответом ему была тишина. И легкий ветерок, дунувший ему в лицо из дверной щели.
– Жанна!
Может быть, ее и не было там, в закрытой комнате? А что, если она приснилась ему? Вообще, вся эта история – только сон, возникший из далекого прошлого, из того времени, когда он сидел на белом песке рядом с золотисто-смуглой девочкой по имени Жанна?..
Марат изо всех сил ударил плечом в дверь. Ворвался внутрь, разбросав ногами обломки стула, огляделся.
И волосы зашевелились у него на голове – комната действительно была пуста. Валялись в одном углу обрывки скотча, трепетала занавеска у открытого окна… Птичка улетела.
– Жанна…
Он сел на подоконник и посмотрел вниз – там, под окном, на черном блестящем асфальте должно было лежать ее тело.
Никого.
Неужели и вправду улетела?!.
Тут он услышал отдаленный шорох, идущий слева, и увидел Жанну – она спускалась вниз по пожарной лестнице. Каким образом она добралась до лестницы – было непонятно. Это ж какой ловкостью надо было обладать (почти цирковой!) и абсолютным бесстрашием!
– Дьявол… – сквозь зубы пробормотал Марат. Отшатнулся назад, бросился вон из квартиры. Он должен был догнать ее – непременно, чего бы это ему ни стоило. Он теперь крыл себя последними словами – за то, что так долго медлил.
Лифта ждать, разумеется, не стал, побежал по лестнице вниз. «Мама, мама… что бы ты сказала, если бы твоей дочерью была Жанна? На чьей ты была бы стороне?..»
Он выскочил из подъезда, когда она уже выезжала со двора.
Оглушила его гудком и умчалась прочь.
Все.
Сердце у Марата замерло, но потом заколотилось еще сильнее – в следующее мгновение во двор въехал на своей тарахтелке ненормальный из первого подъезда. Словно подарок судьбы…
Решение появилось молниеносно – Марат подскочил к нему как раз в тот момент, когда тот, опустив подножку, снимал с головы шлем, и толкнул изо всех сил…
Руки легли на руль. Когда-то очень давно, во времена своей юности, Марат катался на мотоцикле, знал, как управлять этой штукой. Он повернул ключ в зажигании, крутанул ручку газа и рванул вперед, в зыбкий оранжевый сумрак.
Он не чувствовал ни страха, ни сомнений, хотел только одного – догнать Жанну, вновь соединиться с ней. Она была половиной его души, недостающей частью его самого…
Он видел ее машину в конце дороги – там, где терялась вдали гирлянда фонарей. Она убегала, а он догонял. Он не видел ничего, кроме нее. Он вел мотоцикл достаточно ровно, сконцентрировавшись лишь на одной цели. Словно некие потусторонние силы хранили его, вели вперед… «Иди!» – говорили они ему, и он упрямо шел вперед.
Он почти догнал ее.
Она догадалась, что он ее преследует. Он это почувствовал, потому что был частью ее самой. Она пыталась оторваться – но, разумеется, у нее ничего не получилось.
Куда она направлялась? Была ли и у нее цель?
Да, была – она явно стремилась куда-то.
Теперь они неслись вдоль набережной… Потом она свернула, взлетела на Большой Устьинский мост – рядом высилась громада Котельнической высотки…
Марат надавил на газ еще сильнее, стремясь объехать ее, преградить путь, но переднее колесо коснулось разделительного камня.
Мотоцикл завертело, и руль вырвался из рук.
Марат не успел ничего предпринять – те же неведомые силы, которые недавно помогали ему, вдруг поволокли его в совершенно противоположном направлении. Мотоцикл подскочил, взлетел на тротуар, со всего размаха ударился о чугунные перила и сделал пируэт. Марат даже не понял, вверх он летит или вниз…
– Ты ненормальный, – убежденно произнес Руслан Айхенбаум. – Вот что хочешь со мной делай, но ты – ку-ку.
– Сам ты ку-ку, – меланхолично огрызнулся Яков Сидоров – он сидел за столом, подперев голову рукой, и смотрел в окно. – Лучше обрати внимание, какой рассвет…
Они пили на квартире у Сидорова весь вечер и всю ночь и достигли той точки, где время сцепляется с пространством и на Земле наступает невесомость.
– Ну на хрена, на хрена тебе этот Израиль, а? – сурово спросил Руслан с ударением на последнем слоге. – Чем тебе тут-то не живется?
– Не живется… – пробормотал Яков.
– Ты думаешь, там лучше будет?
– Нет, не думаю.
– Тогда чего едешь?
Сидоров пожал плечами. На столе между ними стояли пустые бутылки и открытые консервные банки, в основном «горбуша в собственном соку». Вчера Сидоров работал в «Минерве-плюс» последний день. До отъезда предстояло оформить еще кучу документов – возможно, не один месяц на это уйдет, но у Руслана Айхенбаума было чувство, что друг улетает в Землю Обетованную чуть ли не завтра.
– Скоро осень, – вздохнул Сидоров, продолжая глядеть в окно. – Вон дождь – льет и льет.
– Сидоров…
– А?
– Ну какой из тебя еврей, скажи на милость? Ты ж на еврея и не похож! И фамилия у тебя – Си-до-ров, – убежденно произнес Айхенбаум.
– Так я не поэтому уезжаю, – печально произнес Сидоров. – У меня там дядя.
– Ну и что – дядя! А у меня в Канаде – тетя.
– Я хочу уехать, – упрямо повторил Сидоров. – Как можно дальше отсюда… Ты понимаешь? Ты ведь сам хотел уехать, вспомни!
Руслан Айхенбаум поморгал глазами, видимо, пытаясь поставить себя на место друга, а потом ответил:
– Нет.
– Меня никто не может понять, – мстительно произнес Яков Сидоров.
– Яшка, а как же я? – напомнил Руслан. – Мы ж друзья…
– Русик, я тут больше не могу. Я должен бежать. Тут такой воздух…
– Пардон… – Айхенбаум встал, попытался открыть форточку.
