– Этой осенью?
– Да, обычно в ноябре. Я всегда… – Ричард выпрямился, а потом тряхнул головой, словно отмахнулся от занимавших его мыслей. – А вон там тропа, которая ведет на мельницу, – сменил он тему разговора.
Айрис хотелось больше узнать о празднике урожая, но было совершенно ясно, что муж не скажет о нем ни слова, поэтому она решила проявить вежливость.
– На мельницу?
– Я сдаю ее в аренду, – объяснил Ричард. – Это самое крупное хозяйство из тех, что я отдал арендаторам. Недавно мельница перешла в руки сына прежнего арендатора. Надеюсь, он правильно поведет дела. Не то что его отец, у которого все шло наперекосяк.
– О! – только и смогла добавить Айрис.
– Видите ли… – Ричард неожиданно повернулся к ней. – Нужно сказать, что ваши наблюдения более ценны. Вы свежим взглядом можете увидеть недостатки, которых я не замечаю.
– Я не вижу никаких недостатков, уверяю вас.
– Никаких? – тихо переспросил он, и в его голосе Айрис вдруг услышала нежность.
– Но, конечно, я мало что знаю о том, как ведутся дела в поместье, – быстро добавила она.
– Как все-таки странно, что вы круглый год жили в Лондоне, – задумчиво сказал Ричард.
Айрис склонила голову набок.
– Вовсе не странно, если не видеть ничего другого.
– Но ведь вам было известно что-то еще, не так ли?
Нахмурив брови, Айрис повернулась к нему. Это была ошибка! Ричард стоял намного ближе, чем ей казалось. На миг у нее из головы вылетело все, что она собиралась сказать.
Одна бровь у него вопросительно приподнялась.
– Я… – Почему она уставилась на его губы? Надо заставить себя посмотреть ему в глаза.
– Вы что-то хотели сказать? – проворковал он.
– Только то, что я… Ах!.. – Так что же она хотела сказать? Айрис опять отвернулась к окну. – О! – она снова повернулась к Ричарду. Еще одна ошибка! Но хорошо хоть, что в этот раз она не забыла, что собиралась спросить: – Что вы имели в виду, когда сказали, что я знала что-то еще?
Он дернул плечами.
– Но вы же, конечно, бывали в загородных домах своих кузин.
– Верно, но это не одно и то же.
– Возможно. Однако это дает некоторое представление о том, чем отличается жизнь за городом от городской жизни, разве не так?
– Наверное, – согласилась Айрис. – Но если честно, я очень мало размышляла над этим.
Ричард напряженно смотрел на нее.
– Как вы думаете, вам понравится жить за городом?
Сглотнув, Айрис постаралась не обращать внимания на то, как бархатисто звучал его голос.
– Не знаю, – призналась она. – Но надеюсь.
Внезапно Ричард взял ее за руку, и прежде чем Айрис сообразила, что происходит, поднес ее к губам и поцеловал.
– Я тоже надеюсь. – Оторвавшись от руки, он поднял на нее глаза.
Их взгляды встретились, и у нее молнией сверкнула мысль: «Он меня соблазняет!»
Только зачем? Она никогда не давала ему понять, что откажется от его ухаживаний.
– Думаю, вы проголодались. – Ричард так и не выпустил ее руки.
– Проголодалась? – тупо повторила Айрис.
– Я про еду, – весело улыбнулся муж. – Кухарка приготовила праздничный ужин.
– О! Да! Конечно! – Она откашлялась. – Мне кажется, я проголодалась.
– Вам кажется? – усмехнулся Ричард.
Айрис набрала в грудь воздуха, заставила сердце биться немного ровнее.
– Я в этом вполне уверена, – заявила она.
– Что ж, отлично! – Ричард кивнул в сторону двери. – Тогда пойдем?
Весь вечер за ужином Ричард был само очарование. Айрис не помнила, когда в последний раз столько смеялась. Беседа за столом получилась изумительной, еда оказалась роскошной, а то, как он смотрел на нее…
Как будто она была единственной женщиной в целом мире.
Айрис подумала, что в известной степени так и есть. Она была единственной женщиной в доме, за исключением слуг. Всегда стоявшая в стороне и лишь наблюдавшая за течением жизни, теперь она оказалась в центре внимания.
Это было чудесно, но сбивало с толку. А теперь еще и пугало.
После ужина Айрис поднялась в свою комнату, Ричард находился в своей и, вне всякого сомнения, в любой момент мог постучаться в дверь. На нем будет надет халат, ноги – босые, распущенный галстук болтается на шее.
Девушка, которая причесывала Айрис, пришла, чтобы помочь ей приготовить постель. Айрис помертвела, когда служанка достала одну из ночных рубашек, которую специально купили для приданого. Рубашка была удивительно тонкой и прозрачной. Несмотря на то, что Айрис стояла возле пылавшего камина, она ничего не могла поделать с руками, которые покрылись гусиной кожей.
Ричард может прийти к ней сегодня. Конечно, он придет к ней. И она, наконец, почувствует себя настоящей женой.
По другую сторону двери Ричард расправил плечи. Он может сделать это. Он может это сделать!
Или не может?
Кого он пытается обмануть? Если он войдет к ней в комнату, то возьмет за руку. А если возьмет за руку, то поднесет ее к губам. Он поцелует каждый тонкий палец, потом сожмет их, и Айрис прильнет к нему теплым телом, невинная и целиком принадлежащая ему. Ричарду придется обнять ее, он совершенно точно не устоит. А затем поцеловать так, как должно целовать женщину, – долго, не отрываясь, пока она шепотом не произнесет его имя, и в ее голосе прозвучит мягкая просьба, тихая мольба о…
Ричард зло выругался, пытаясь обуздать воображение, чтобы оно не увлекло его за собой. Ни черта ему это не помогло! Он пылал страстью к своей жене.
Опять и опять!
Все еще!
Вечер превратился в сплошную муку. Ричард не мог вспомнить, что он нес за ужином. Оставалась лишь надежда на то, что ему удалось поддерживать умную беседу. Его мысли были заняты какими-то непристойными вещами, и каждый раз, когда Айрис слизывала крошку с губы, или улыбалась ему, или, дьявол побери, делала вдох, его тело напрягалось. Она возбуждала его до такой степени, что ему казалось, еще немного – и он просто взорвется.
Если бы Айрис вдруг заинтересовалась, почему они так долго остаются за столом, когда ужин уже закончился, ответа она бы не получила. И слава богу! Ричард не понимал, как можно найти хоть какое-то приличное объяснение того, что ему нужно минимум полчаса, чтобы возбуждение прошло.
О Господи! Он это заслужил. Заслужил каждый миг мучения за то, как собирался поступить с ней. Но даже понимание этого не приносило облегчения. Ричард не был сибаритом, но при этом никогда не отказывал себе в удовольствиях. Теперь каждая клеточка его тела, каждый нерв требовали от него погрузиться в наслаждение. Это было полным безумством – так хотеть собственную жену.
