Преступная любовь. Запретная. Но как забыть Леона Велехова, когда имя его так и рвется с языка, когда везде, в любом месте – он. Даже здесь, в этой магазинной подсобке...
Наде вдруг так нестерпимо захотелось услышать его голос, что она не выдержала, сняла трубку с черного телефона, стоявшего на столе, и набрала знакомый номер. «Если подойдет Альбина, я просто спрошу у нее, как дела. А если Леон... если Леон... то я ничего ему не скажу. Я просто положу трубку. Но, скорее всего, подойдет Альбина – она всегда подходит, она не раз упоминала, что является для собственного мужа еще и секретарем...»
– Алло... – услышала она голос Леона. – Алло, говорите!
«Боже, как глупо... Рая права – я веду себя как пятиклассница!» – с отчаянием подумала Надя, и шероховатая трубка заскользила во влажной ладони.
– Это ты? – неожиданно, после паузы, произнес Леон. – Это ты, я знаю. Послушай, нам надо встретиться.
Надя молчала. Она начала сомневаться – что, если Леон ждал чьего-то другого звонка? Но с кем еще он мог говорить таким тихим, напряженным (тоже преступным!) голосом?..
– На-дя! – едва слышно выдохнул он в два приема. – Отзовись.
– Леон... – прошептала она, держа двумя руками телефонную трубку, которая так и норовила выскочить. – Как ты догадался?
– Никак... я просто понял, что это ты – и никто больше.
– А где Альбина?
– Она спит – в соседней комнате. Надя, все в порядке... Я хочу тебя увидеть.
– Леон, со мной произошло нечто странное. Странное и удивительное. Словно все сговорились! Это касается темы Данаи... Один фотограф решил меня сфотографировать... – торопливо зачастила она. – Леон, ты меня слышишь?
– Ты где? – перебил он.
– Я в магазине, у Раи...
– Где?
– Господи, да это неважно! Леон, милый... – Надя неожиданно обнаружила, что плачет. – Мы не должны видеться! Я себя чувствую преступницей...
– Один раз! – опять перебил он. – Всего один!
– Но где, когда? Я сейчас не могу – я в магазине, у Раи...
– Завтра. Завтра, на Новокузнецкой, в половине четвертого!
Через пять минут появилась Рая.
– Вот тебе карниз, Надюша... – сказала она ласково. – Подойдет?
– Да-да, конечно! – сорвалась с места Надя, быстро провела щекой по плечу, чтобы смахнуть слезинку, – к счастью, Рая как будто этого не заметила. – Сколько?
– Наденька, золотце, ты меня обижаешь...
Стараясь не разреветься, Надя выскочила из магазина – она ругала себя последними словами за то, что согласилась встретиться с Леоном, она ругала себя за то, что никак не получалось забыть его. И... нос к носу столкнулась с Геной Колесовым.
– Ты? – удивленно спросила она, прижимая к себе запакованный в целлофан карниз.
– Я! – с гордостью произнес он. – Ну, здравствуй, Надежда...
Гена выглядел как обычно, в свойственной ему брутально-маргинальной манере – потертые джинсы, расхристанная рубашка, позволяющая видеть его смуглую, заросшую черными волосами грудь, патлы до плеч, сизая щетина. И все же, несмотря ни на что, он был дьявольски хорош.
– И до свидания! – Как всегда, Надя в его присутствии ощутила страх. Она сделала вид, что ей некогда.
– А поговорить? – схватил ее за локоть Гена.
– Колесов, мне некогда...
От него пахло как-то странно – мужским, тяжелым, рабочим запахом. Дезодоранты и одеколоны Колесов презирал, но в его естественном пролетарском амбре было нечто завораживающее, пугающее и притягательное.
Надя неожиданно вспомнила – как давным-давно, тысячу лет назад, они с Геной сидели в Райкином дворе на качелях и он пытался ее поцеловать. Он только что вернулся из армии, щеголял в голубом берете и пятнистой куртке. «Отстань, Колесов! – сердито сказала Надя. – Люди увидят!» На самом деле на людей, как таковых, ей было тогда наплевать, она переживала только из-за того, что в любой момент могла появиться Райка. А Райка была безумно и безответно влюблена в Колесова – только о нем она твердила всем вокруг. «А ты недотрога, Надюшка! – захохотал Колесов. – Люблю недотрог...» – «Убери руки!» – отчаянно отбивалась она. «Бесчувственное ты существо! – смеялся юный Колесов. – Я ж тебе в любви признаюсь, а ты меня по мордасам колотишь...» Был бы полный кошмар, если бы Надя ответила на его ухаживания. Уж лучше умереть, чем быть женой Колесова. Бедная Райка...
– Не ври, – усмехнулся он.
– Иди к черту! – сердито закричала она, вырываясь.
Гена отпустил ее и усмехнулся, сделав шаг назад.
– Боишься? – презрительно спросил он. – Дурочка... Я ж тебе ничего плохого не сделаю. Ты не меня бойся, ты себя бойся...
– Колесов, я не понимаю, о чем ты! – сердито сказала Надя.
– Загубила ты мою жизнь, Надька, – как-то театрально вздохнул Гена. – Как есть загубила...
– Чего ты добиваешься, а?
Колесов опять потянул к ней свои руки, но Надя ловко увернулась и стукнула его карнизом по голове.
– Больно же! – обиделся Гена, схватившись за лоб, и в это время из дверей выскочила Рая. Бледная и дрожащая – как тогда, тысячу лет назад, когда увидела Гену и Надю на качелях в своем дворе целующимися. «И вовсе я его не целовала, – сказала Надя Рае потом. – Это он пытался, а я его отталкивала!»
– Что происходит? – тихо спросила Рая – тоже, как тогда.
– Ничего, – быстро ответила Надя. И тут она вспомнила о камере, висевшей над входом. Оглянулась – ну да, точно, камера была нацелена прямо на них. Неужели Рая все видела? Хотя, по здравому размышлению, упрекнуть Надю было не в чем...
– Рая-Рая, ну почему ты не чужая... – противным голосом запел Гена и шагнул к двери. – Ладно, Райка, я тебя в подсобке обожду, а ты с Надькой пока можешь поболтать...
– Рая, и нечего на меня так смотреть! – строго сказала Надя, когда они остались вдвоем. – Я тут ни при чем, это все Колесов. И вообще, ты же знаешь, я не способна на предательство.
Глаза Раи были темные, круглые. И что пряталось в них, в этих колодцах без дна, не угадать.
– Ну да... – сказала она. – Ну да, как я могла забыть...
* * *
Лето кончалось – безнадежно и неумолимо.
Это было видно по всему – по желтой листве, уже постепенно начавшей опадать, по солнцу, которое хоть и светило все так же ярко, но теперь торопилось пораньше закатиться за дома, по толпам людей, вернувшимся из отпусков. И ветер дул как-то по-другому, заставляя городских модниц метаться в поисках сезонных распродаж. И даже в метро, под землей, где не было ни солнца, ни ветра, где вечно царила суета, все равно – и там отчетливо ощущалось дыхание близкой осени, облицовочный мрамор сиял сумрачно и торжественно, отражая свет золотых канделябров.
