— Его вычистили, потому как решили, будто он скрыл, что его отец — кулак. Но он совсем недавно стал считаться «кулаком», а до этого был — «культурный хозяин». Василий Кудашов — честный советский писатель…
— Вы с Веселым ручаетесь за Кудашова?
— Конечно!
— Отпускаю его под вашу личную ответственность, товарищ кандидат в члены ВКП(б).
У Сталина от этой встречи тоже осталось ощущение сыгранной партии — только не в шахматы, как у Михаила, а, скорее, в бильярд, когда достался тебе в соперники игрок с виду тихий, но загоняющий шары в лузу с необычайной ловкостью и хладнокровием. Правда, Сталин не мог сказать, кто же выиграл эту партию — очевидно, она была еще не закончена.
Возвращался Михаил тем же путем, каким он шел с отцом 16 лет назад. Он не узнавал Кремля. Огромный памятник Александру II исчез. Но не это было главной неожиданностью. Не осталось и следа от тогдашнего кремлевского запустения. Ни горелой спички, ни соринки не увидел он на расчищенных от снега дорожках. У дверей Сената и Большого Кремлевского дворца замерли молодецкого вида часовые с горящими в лучах ноябрьского солнца штыками. Старинные палаты и дворцы основательно подновили. Купола Ивана Великого и кремлевских соборов величественно сияли, стены их казались такими же белыми, как снег. Высоко поднимались в московское белесое небо православные кресты. В Каргинской церковь стояла без креста, под красным флагом, а тут, хоть и в двух шагах от Совнаркома, такого сделать не осмелились.
Не было, наверное, в мире человека, который не знал, что здесь, в Кремле — центр мирового коммунизма, но никакой коммунизм не смог изгнать из Кремля русского духа. Странно было, что ребенком, в 1914 году, Михаил не почувствовал этого духа — все казалось ему тут холодным, грязноватым и скучным. Теперь Кремль заперли от русских людей — но одновременно как бы для них его сохранили.
Михаил спросил у сопровождавшего его от сталинской приемной человека в штатском, можно ли ему зайти в Архангельский собор. Тот недовольно покосился, но, видимо, отказывать человеку, посетившему самого Сталина, не было принято. Они повернули на Соборную площадь. У врат собора чекист огляделся, достал из кармана свисток и пронзительно свистнул. Как из-под земли, вырос перед ними высокий человек в форме. Штатский сказал ему вполголоса несколько слов, военный кивнул, уколол внимательным взглядом Михаила, достал из кармана ключ и отпер массивную дверь.
Врата пронзительно запели. Военный, стянув с головы фуражку, что сразу отметил Михаил, шагнул в темноту и со скрежетом опустил где-то там ручку рубильника. Вспыхнул свет. Михаил тоже обнажил голову. Штатский был без шапки. Они вошли в собор. Михаил сразу увидел, что его привели в порядок не только снаружи, но и изнутри. Древние росписи, сплошь покрывающие сверху донизу стены, своды и четыре огромных столпа в центре, уже не казались такими ветхими, как 16 лет назад. Не увидел Михаил и потеков на стенах. Правда, здесь было еще холоднее, чем снаружи, — храм явно не отапливался.
— Собор святого Архистратига Михаила заложен в 1333 году великим князем Иваном Даниловичем на месте ранее существовавшей здесь деревянной церкви… — тоном гида вдруг заговорил военный.
Михаил от удивления даже открыл рот, но потом понял, что в обязанности служивого входило знакомство нечаянных гостей с историей «объекта».
— …В 1450 году собор был поврежден громовым ударом и сильным вихрем…
Михаил подошел к огромному, во всю высоту храма, иконостасу. Здесь, справа от царских врат, был изображен огромный светоносный ангел с мечом в руке — его святой покровитель Архистратиг Михаил, как объяснил ему тогда, в первый приход, отец. «Водитель небесных сил бесплотных»… «Как же это положено обращаться к святым? — наморщив лоб, стал припоминать Михаил. — Ага, вот как: «Святый Архангеле Михаиле, моли Бога о нас!»» Тут отчетливо, словно освещенный вспышкой магния, вспомнился ему и другой Михаил, его утешитель, неожиданно появившийся в его камере и столь же неожиданно исчезнувший… «А другой ли?» — внезапно, с той же четкостью, как увидел теперь батюшку, подумал Михаил.
— …С самого своего основания Архангельский собор предназначен был служить усыпальницей московских князей, великих и удельных. Всего гробниц 53. Первым был здесь захоронен великий князь Иван Данилович Калита. Его гроб вон там, у западной стены…
— Товарищ Сталин часто бывает здесь? — вдруг спросил Михаилу «гида».
Тот слегка покраснел.
— Не могу знать…
— Мне кажется, что бывает… — задумчиво сказал Михаил.
Штатский пристально уставился на него и, казалось, улыбнулся.
Шолохов медленно шел кругом собора, где у стен, между столпами, под сводами стояли каменные гробницы.
— Много ли здесь лежит Михаилов? — обратился он к военному.
— Михаилов? — с готовностью переспросил тот. — А вот, извольте посмотреть. У южного столпа покоятся останки черниговского князя Михаила Всеволодовича и его боярина Федора, в 1246 году изрубленных на куски монголо-татарами.
— За что изрубленных-то? — хитровато прищурившись, осведомился Михаил.
— За отказ пройти между двумя кострами, по языческому обычаю монголов! — четко доложил «гид».
— Подкованы вы, вижу, крепко, — похвалил его Шолохов.
— Служба такая! — просто отозвался тот.
«А я вот хожу между этими кострами», — невесело подумал вдруг Михаил.
— Серебряная рака над могилами князя Михаила и боярина Федора в 1812 году похищена французами и позднее заменена посеребренной бронзовой, — продолжал военный. — В прилегающей к алтарю Предтеченской церкви — вход в нее с другой стороны — стоит гроб князя Михаила Скопина-Шуйского, одного из лучших полководцев Смутного времени. А вот позади правого столпа, первого к иконостасу, гробница родоначальника рода Романовых, Михаила Федоровича, возведенного на царствие после Смутного времени.
Они молча постояли над гробницей. Пар от их дыхания круглыми облачками висел над головами, словно это были души тех, о ком рассказывал высокий военный. Михаил обернулся. Великие князья и цари, в полный рост изображенные на стенах и столпах, смотрели на них.
— Жутковато, — пробормотал Михаил и поежился.
Спутники недоуменно покосились на него.
— Спасибо, ребята, — сказал он. — Теперь я понял, что такое Кремль.
* * *
В начале декабря 1930 года Шолохов, Веселый и Кудашов отправились по приглашению Горького в Италию. Но им суждено было надолго застрять в Берлине. Правительство Муссолини тянуло с выдачей виз.
Берлинские книжные магазины стали настоящим праздником для Михаила. «Тихий Дон» стоял в каждом из них, в великолепном издании, которое на Родине ему и не снилось — белая гладкая бумага, четкий шрифт, на обложке — фото митингующих красногвардейцев… Но настоящее удовольствие Михаил получил, глядя со стороны, как немцы, издавна кичащиеся своей отечественной литературой, разбирали книгу иностранного автора из «варварской страны». Продавцы едва успевали получать деньги и упаковывать книги. А уж когда в одном из магазинов Шолохов по просьбе издательства появился сам, то его чуть не задушили желающие получить автограф на книге, словно он какая-то звезда кинематографа. Артем Веселый, ставший известным писателем значительно раньше Михаила, довольно грустновато на все это посматривал, хотя писательской завистью никогда не страдал.
