Конечно же, речь государственного обвинителя должна была носить и носила остро обвинительный характер, однако Павловский вынужден был признать поверхностность предварительного следствия и поправить ряд цифр. В то же время он отрицал ряд бесспорно установленных и подтверждённых свидетелями событий и фактов, говорящих в пользу подсудимых, называя их легендами и выдумками белогвардейцев для своего оправдания.
Словно не слыша заявлений Анненкова и Денисова и показаний свидетелей, доказательств, приводимых защитой о том, что в большинстве районов, указанных в обвинительном заключении, войск Анненкова никогда не было, гособвинитель прилагал гигантские усилия для спасения этого заключения, чтобы возложить на Анненкова ответственность за преступления, сотворенные не подчинёнными ему войсками.
Более объективным был гособвинитель, когда говорил о разграблении и уничтожении аулов по Семиреченскому тракту, сожжении сёл Константиновское, Подгорное, Перевальное, Осиновка, Пятигорское, Некрасовское и других. Но и здесь не всё творилось анненковцами, здесь действовали части и отряды и других, не подчинённых Анненкову военачальников — генералов Щербакова и Ярушина, капитанов Гарбузова, Виноградова, Ушакова и других.
Несмотря на то что вменяемые Анненкову расстрелы бригады генерала Ярушина и своих партизан в Джунгарских воротах на суде не подтвердились, гособвинитель говорил о них, как о точно установленных фактах:
— Здесь ничего, кроме классовой ненависти, непримиримости, кроме необузданности, низкопробной мести со стороны атамана и его опричников не было. Это была какая-то звероподобная китайщина, — заявляет он. — Кровь стынет, когда читаешь о зверствах этих насильников, этих зверей, случайно называемых людьми!
Всё-таки зная, что материалы обвинения и судебного следствия поверхностны, уязвимы и неубедительны, гособвинитель вдруг начинает оправдываться:
— Если зададут вопрос: дайте все документальные данные, дайте точные объяснения, то я должен сказать, что такую задачу обвинение не может разрешить на 100 процентов не потому, что у обвинения нет убеждённости в том, что было так, не потому, что данные, которые имеются в его распоряжении, не годятся для того, чтобы создать то или иное убеждение, а потому, что свидетели, которые могли бы подтвердить это, находятся в Китае, в эмиграции, уничтожены в Уч-Арале, на перевале Сельке, около Орлиного гнезда!
Но есть косвенные доказательства, — продолжает гособвинитель, и называет приказ Анненкова от 1 января 1920 года о дозволенности расстреливать любого, подозреваемого в большевизме, и опять связывает этот приказ с расстрелом Ярушинской бригады, произведённым якобы в конце января. Понимая хилость этого доказательства, он тут же переходит к гибели семьи полковника Луговских и ещё пяти семейств, о чём я уже рассказал.
— Вы решили уйти в СССР, — вдруг круто меняет он тему, обращаясь к подсудимым, — когда распродали своих лошадей, когда у вас не стало денег, когда Фын Юйсян появился в провинции, когда жить стало нечем! Нет оснований верить вашей искренности, верить тому, что вы действительно раскаиваетесь! — заключает Павловский.
Затем он переходит к характеристике Анненкова и Денисова и говорит, что по своему складу они совершенно разные люди:
— Если Анненкова я считал для своих лет и своего положения достаточно умным, иной раз желающим быть достаточно дальнозорким, то в то же время социально и политически он остался безнадёжно близоруким человеком. Если я считаю его человеком большой храбрости, во время войны он это доказал, то в то же время я считаю, что такая жизнь, которая прошла перед нашими глазами, она была для него сплошной личной драмой по той причине, что он пытался в обстановке, созданной его классом, вырваться из рамок этого класса и создать что-то своё, личное, особенное, и, к сожалению, обладая большим индивидуальным характером, он мог бы добиться больших результатов. Но в то же время та среда, из которой он вышел, молоком которой он был вспоен, интересами которой он жил, к целям которой он стремился, не выпустила его из своих рук. Он не мог оторваться от этой среды — получился разрыв!
Анненков пытался доказать, — продолжал Павловский, — что он откровенен и с полной, открытой душой, с искренностью выкладывает то, что было в его деятельности, и то, что знает, что передаёт себя полностью в руки пролетарского правосудия. Но он был всё-таки неискренен, — делает он вывод и в доказательство своей правоты приводит несколько второстепенных, не имеющих значения для дела, фактов, — сказал, что никогда не носил полушубок, а Денисов сказал, что носил, имел девять лошадей, а суду этого не сказал, и другие…
Считаю необходимым остановиться на вопросе относительно личной расправы. Воронцова уличила Анненкова в том, что это было. Вордугин показал, что в Верхне-Уральске Анненков лично уничтожил крестьянина. Для меня совершенно ясно, — заявляет гособвинитель, — что, хотя и нет у нас достаточно материалов, но это ещё не доказывает, что действительно эти факты преувеличены! Ясно, — развивает он свою мысль, — что Анненков, который был лихим наездником и бойцом, который должен был своих бойцов увлекать личным примером, поднимать дух в них своим присутствием, несомненно, не отставал и на фронте кровавой расправы, чтобы его агенты не могли подумать, что в этом Анненков не является примером!
Он был самым сильным человеком в отряде. Он был чуть ли не лучшим скакуном (так сказал Павловский. — В.Г.) и имел десять призов за офицерские скачки. Если он должен был в своём отряде быть храбрым и лучшим бойцом, то он должен был быть и лучшим палачом! Это мне совершенно ясно и непреложно!
После этого голословного, неподобающего для государственного обвинителя заявления Павловский переходит к столь же уничижительной характеристике Денисова, которую мы уже знаем.
— Я считаю, что активная борьба, вооружённая борьба, которую атаман Анненков вёл в тот момент, когда он выступил против Совета казачьих депутатов и им объявлен вне закона, его переход на сторону чешского майора Гануша и совместное выступление с ним в районе Марьяновки, — эти действия полностью подпадают под все преступления, предусмотренные статьёй 2 Положения о государственных преступлениях. Точно так же вооружённая борьба, в которой принимал участие Денисов, полностью подпадает под эту статью.
Я считаю, что тот путь, который прошёл Анненков, начиная с расстрела первого крестьянина на Верхне-Уральском фронте и первых четырёх рабочих на Белорецких заводах, переход к Ишиму, к Семипалатинску и Семиречью, вплоть до расстрела своих солдат, желающих идти в Россию, — полностью подпадает, даже с избытком, под статью 8
[352].
Двух мнений быть по этому поводу не может. Не может в настоящий момент советская общественность, несмотря на общепризнанное милосердие пролетарского правосудия, пренебречь теми тысячами и десятками тысяч заявлений, которые стекаются к красному столу выездной сессии Верховного суда.
