Ст. секретарь Военной Коллегии Верховного суда 13.VIII.27
Принял Куришев
Передал Ф.П. Евсеев».
С этого времени у Анненкова и Денисова затеплилась надежда, что жизни им могут быть сохранены. Потянулось время ожидания помилования. Не знаю, чем занимался Денисов, а Анненков коротал время записью своих воспоминаний, очерков, давал отповеди белоэмигрантским писакам, осуждавшим его переход в СССР, писал письма.
В письме к своему защитнику Владимиру Ильичу Борецкому Анненков писал: «…к сожалению, после окончания процесса не смог передать Вам всё, что хотел сказать, и поблагодарить Вас и тов. Цветкова». Письмо заканчивается лихим: «Семь бед — один ответ!»
Анненков по-прежнему озабочен судьбой своих партизан, ушедших с ним в Китай и влачащих там нищенское существование. В письме к Павлу Дмитриевичу Илларьеву он писал: «Я получил по заслугам. Дело не во мне, а в партизанах. Подумайте о славгородцах-кирасирах, которые скитаются».
Анненков работал также над очерками о Китае. Писал этнографические рассказы о жизни и быте китайцев, о городе Ланьчжоу, работал над очерком о забайкальском атамане Г. Семёнове, озаглавив его «Гришка Третий, рваная ноздря».
21 августа, за три дня до расстрела, он распорядился своим творческим наследием:
«Я предоставил полное право редактору газеты «Новая деревня» (Яркову. — В.Г.) воспользоваться тем, что находит нужным, и отбросить всё то, что считает излишним из моих заметок. Могу дать ряд бытовых очерков из жизни в Центральном Китае и Тибете, а также по текущему моменту», — писал он.
Кроме того, Анненков почти ежедневно писал о том, как прошёл у него день. Вот эти дневниковые записи:
«Слежу за красноармейцами. Сознательные ребята. Видно, много читают и следят за политикой» (без даты).
«13 августа. Вызвали в комнату. В ней — секретарь Верховного суда и комдив. Зачитали отсрочку. Подписал Енукидзе. Вырвалось: «Ах, зачем опять отсрочки?» Успокаивают: всё — к лучшему. Вечером — беседы. Подарили коробку конфет. Стыдно!»
«15 августа. На прогулке опять встречи и воспоминания о Китае. Тов. … (фамилию этого товарища Анненков по каким-то причинам не называет). Он — татарин. Жил в Китае».
«16 августа. Отдал сапоги в исправку. Конечно, глупо. Быть может, они мне скоро совсем и не нужны будут. Скука. Сегодня нечего писать и нечего читать. После ужина приходил комендант, принёс курево».
«18 августа. Пришёл комендант, справился, всё ли есть? Здесь то плохо, что нет нормы на сахар и курево, не знаешь, как расходовать. Получил сахар по 1 сентября».
«19 августа. Вызвали «наверх» к зам. нач. КРО. Там был комдив. Беседовали. В городе циркулируют разные слухи: Анненков расстрелян, Анненков амнистирован. Написал письмо Владимиру Владимировичу и Борецкому».
«20 августа. Чувствую сильное недомогание. Суставные ревматические боли. Видно, китайская тюрьма не далась даром. Приходил зам. Начальника КРО. Предложил писать в Семипалатинскую газету «Новая деревня». Написал «Мой переход в СССР». Комендант принёс новый чайник. Писал весь день».
«21 августа. Пишу о дальневосточной эмиграции. Из газет видно, что северные бьют южных».
«22 августа. Приходил комендант, забрал записки об эмиграции. Завтра пойдёт в газете моё письмо. Редактор газеты М. Ярков — общественный обвинитель на моём процессе. Вечером приходил комендант, принёс бумагу. Вечером приходил нач. КРО. Сдал ему ещё листы «об эмиграции»».
«24 августа…» — далее — ни слова, обрыв… Видимо, не писалось в этот день атаману, наверное, чувствовал, что не доживёт до утра. И предчувствия не обманули его. Непонятно почему, но не ВЦИК, а Мелнгалв известил семипалатинские власти об отклонении ходатайств Анненкова и Денисова о помиловании и распорядился привести приговор в исполнение:
Телеграмма
Ходатайство о помиловании отклонено. Немедленно привести в исполнение. Член Коллегии Верховного суда Мелнгалв.
Принято 24.VIII, 10.41.
Непонятно также, почему чекисты, не дожидаясь официального распоряжения о казни, вдруг засуетились и выполнили распоряжение Мелнгалва:
АКТ
1927 года, августа, 24 дня караулом дивизиона войск ОГПУ в присутствии Губпрокурора тов. Шаповалова, Врид Председателя Губсуда тов. Кузнецова, Врид. Начальника Губ. Отд. ОГПУ тов. Русакова, командира дивизиона тов. Ляшкевича, Нач. Особ. Отд. ОГПУ тов. Семкина и коменданта Губ. Отд. ОГПУ тов. Бойко, на основании телеграммы члена Военной коллегии Верховного суда от 24 августа с/г за № 239 тов Мелнгалв об отклонении ВЦИКом СССР ходатайства о помиловании атамана Анненкова Б. и его начштаба генерала Денисова, приговор над Анненковым и Денисовым был приведён в исполнение.
Расстрел был произведён в подвальном помещении здания Семипалатинского Губ. Отд. ОГПУ. Через 4 часа остывшие трупы были вывезены в северную часть города на расстояние 6 вёрст и закопаны в глубоко вырытую яму — не менее 2 метров глубиной.
Присутствовали:
Подписи
РАПОРТ
Доношу, что совместно с комендантом и дежурным по дивизиону и пяти красноармейцами в 3 часа 20 минут Анненков и Денисов были вывезены в указанное место, где и были зарыты, после чего были поставлены мишени и была произведена стрельба с красноармейцами, откуда прибыли в 5 ч. 15 м.
25. VIII.27. Карнач
[359]
В период с 26 августа по 2 сентября все центральные и казахстанские газеты на своих последних страницах поместили информационное сообщение, напечатанное крупным чёрным шрифтом:
В ПОСЛЕДНЮЮ МИНУТУ
Приговор над Анненковым и Денисовым приведён в исполнение.
Центральный Исполнительный Комитет Союза Советских Социалистических Республик отклонил ходатайства атамана Анненкова и генерала Денисова о помиловании.
Приговор приведён в исполнение в ночь с 24 на 25 августа. Анненков и Денисов расстреляны.
После процесса Мелнгалв начал писать книгу о Семипалатинском процессе. В сентябре 1927 года он пишет начальнику контрразведывательного отдела Семипалатинского ОГПУ Семкину письмо, в котором просит его сообщить, как держался Анненков в последние дни. Семкин ответил, что Анненков надеялся на отмену приговора. Разговор при встречах с ним был один: почему ВЦИК решил оттянуть приведение приговора в исполнение. Затем Семкин описывает последние минуты жизни Анненкова и Денисова:
Мы, взяв копию телеграммы и взяв с собой 4–5 красноармейцев из караула отдела, вошли в камеру. Зайдя около 11 часов вечера все в камеру к атаману. (Так в документе. — Примеч. ред.) Он лежал на матраце, но не спал, моментально вскочил, по обыкновению вытянувшись в струнку. Я вошёл первым и по обыкновению сказал: «Здравствуйте, атаман!» Он ответил: «О, у вас есть телеграмма из ВЦИКа!» Здесь председатель Губсуда и прокурор, взяв у Кузнецова телеграмму, передали Ему (так в тексте письма). Он начал читать. Я видел, как будто вытянулось его лицо, и нижняя челюсть дрожала. Прочитав и отдавая телеграмму, он не ответил, а с трудом выговорил одно слово: «Есть!» Заметно было, что соображал он уже плохо. Комендант занялся завязыванием ему рук назади. Прокурор сказал: «Что Вы имеете сказать перед приведением приговора?» Он, атаман, вновь с трудом, выговорил: «Напрасно вы связали мне руки, как военный человек, я мог бы умереть не связанный». Прокурор ответил: «Так уж полагается». Больше он ничего не сказал, вернее, не мог сказать. По-моему произошло то, что он так боялся, т.е. «Боюсь, что мои нервы не выдержат, хотя и зарядил себя на несколько дней ожидания». Нервы ему изменили в последнюю минуту.
