Новая кровь, бушующая в жилах, напоминала удары цунами – волны стали душу разрушать, подгрызать высокий берег совести, берег правды, чести. И только иногда в мозгу что-то вспыхивало вдруг, пролетало искрой на ветру, высветляло забытое лицо, забытую картину с горами, реками, с деревней, похожей на изумрудный камень. Это были проблески прежнего сознания. Просветы были редкие, но всё-таки случались, слава богу. И в какой-то момент Король Мистимир вспомнил облик Старика-Черновика. И тогда он сказал, что ему для работы нужен этот старик. Кровь из носу, как нужен. Где он есть? И есть ли вообще в природе? Этого Король не знал. Зато ему была известна присказка: иди туда, сам не знаю, куда, принеси то, сам не знаю, что. И вот тогда прислужники отправились на поиски. Слонялись горами и долами. Ходили за три моря, за три горя – натерпелись в пути. И всё-таки нашли. И привезли. А сумасбродный Король к той поре уже забыл, зачем он послал своих послов скитаться по белу свету.
7
Тёплое дыхание Гольфстрима иногда вдруг чудилось – в раскрытое окно влетало. А иногда в туманах мерещилась Австралия, Новая Гвинея или Океания. Долгое время Азбуковедыч не мог уразуметь, где он находится. Не было возможности – дальше забора не выйдешь. Старик пытался «привязаться к местности», сообразить, где Юг, где Север. Но привязка не удавалась, потому что солнце восходило будто бы на западе, а в землю зарывалось на восточной стороне. И ручей, который был виден из окна, бежал почему-то не с горы, а в гору…
– Ум заходит за маразм! – восклицал Абра-Кадабрыч. – Где мы есть? Ты можешь подсказать?
Король неожиданно вспыхивал:
– Только не надо мне тыкать! Мы с вами водку не пили на брудершафт!
Чернокожий слуга покрывался белыми пятнами.
– Великодушно простите, Ваше Королевское Высочество, – говорил он сдержанно и хмыкал. – А сколько мы чернила с вами дербалызнули? Не помните? Ну, это шутка, шутка. Собирайтесь. Корыто ждёт! Ну, то бишь, карета, естественно! Давайте-ка я помогу Вашему Величеству одеться. Даже могу шнурки завязать. А вот ботинки почистить ушами, увы, не смогу. «Ардолион, который бреет уши» из меня вряд ли получится.
– Медальон? Который в уши? – Король был в недоумении. – Что ты болтаешь?
– Потом объясню. А пока что поехали. Пара гнедых, запряжённых зарею, очень полезна бывает порою.
Проявляя характер, Старик-Черновик настоял на прогулках по свежему воздуху, тем более, что воздух-то морской, целебный. Через день, через два они выходили, а порой выезжали за крепостные ворота – высокие, железные, с какими-то старинными львами, которые, кажется, были роднею бородатым рогатым козлам; сатанинская символика не давала покоя Оруженосцу. И не давала покоя мысль о побеге из этого заморского рая; но эту мысль пока нужно было спрятать далеко и глубоко; на прогулках рядом была охрана – два или три бритоголовых бугая.
Во время прогулок старик-слуга ещё раз убедился, как далеко зашла болезнь хозяина, который уже плохо помнил, где кусты терновника, где кипарис, где сосна, где ливанские кедры. Зато он теперь был мастак по части оружия: револьверы, пулемёты, шпаги, сабли, стилеты, финки – в кабинете и в доме этого добра навалом. Правда, всё это были подделки или искусные муляжи, необходимые для работы Короля бульварного романа, который с утра до ночи с кем-то перестреливался, кого-то взрывал, поджигал, отравлял на страницах своих детективов, триллеров, боевиков.
Первое время Старику-Черновику трудно было находиться рядом с этим Королём, страдающим манией величия и при этом сочиняющим иногда такую откровенную графомань – мухи дохли на страницах. У Старика-Черновика на этот счёт был испытанный, древний приём. Будучи судьёю взыскательным и строгим, Абра-Кадабрыч, забывая, с кем он работает теперь, однажды сказал:
– Дорогой мой! Этот шедевр называется – шедевраньё.
– Что за хамство? – Король изумился. – Что за панибратство?
– Виноват, Ваше величество. Так, вы, значит, не верите? А вот соизвольте-ка взглянуть. – Проявляя изобретательность, старик заманил какую-то крупную муху на страницы очередного свежего опуса. Муха вскоре начала жалобно жужжать, потом затихала, запрокинув лапки. – Видите, Ваше величество? Муха мухлевать не будет. Муха почитала и от скуки сдохла. Проверенный способ. Ваше Величество разве не помнит, как мы это делали, находясь у подножья Великой горы мастерства?
– Я у подножья никогда не находился! – заявил Король. – Я всегда был на вершине!
– С пелёнок? Простите за смелость.
– Да! Я родился на этой вершине!
И только тогда Чернолик осознавал, что имеет дело с человеком, страдающим манией величия. С этой болезнью, увы, нельзя не считаться. Приходилось терпеть. Только это была не тупая покорность. Это была мудрая тактика старика. Двумя руками одновременно – ну, кто ещё может похвастаться таким талантом – переписывая тексты, Старик-Черновик стал потихоньку, полегоньку делать то, что никогда не делал, работая с Пушкиным и Достоевским, с Гоголем или Толстым.
Он редактировал Короля, подчищал нецензурщину, убирал заморские словечки, будто костыли, торчащие из текста. Работал старик осторожно – как сапёр на минном поле. И никогда бы Король не догадался насчёт вольнодумства и шалостей своего покорного слуги, тем более что возвращаться к текстам, уже напечатанным в книгах, Король не любил. Но рядом с ним время от времени околачивался какой-то странный, толстопузый дядька, разодетый как папуас, обвешанный холодным и горячим оружием.
Это был генеральный директор издательства, какой-то господин Бесцели. И вот он-то – «best seller», «наилучше продаваемый», – однажды взял да с потрохами и продал старика. Произошло это в просторном кабинете Короля, который был теперь обставлен с королевской роскошью.
Разразился громоподобный скандалище. Пресс-папье – со скоростью молнии – просвистело над головой старика. Графин с водой об стенку треснулся – в раздрызг, в разбрызг. Но это мелочи. Потом дошло до крупного: дорогущее кресло из массива бука над головою слуги пролетело, с треском упало на пол и едва не просыпало драгоценное просо – золотые гвоздики из окантовки.
– Меня? Редактировать? – взорвался Король. – Да я тебя держу только из жалости, чтобы ты не лазил по помойкам!..
– Ну, ты меня расхохотал. – Чернолик побледнел от волнения. – Ты вспомни.
– Хватит! – перебил хозяин. – Возомнил себя, чёрт знает, кем! Я наглости такой не потерплю!
– Вот и мне такая наглость надоела. – Слуга показал на рукопись. – Скоро бумага от стыда начнёт гореть.
– Хам! – брызгая слюной, кричал Король. – Да как ты смеешь так со мною разговаривать?
– Я даже с Пушкиным так…
– С Пушкиным? Старый маразматик! Да ты хоть знаешь, кто он такой?
Слово за слово и вдруг – пощёчина звонко щёлкнула в тишине. Причём такая странная пощёчина – господин Бесцеля, будучи свидетелем, даже не понял, кто кому влепил; так близко они в тот момент оказались – слуга и хозяин.
