– Это мне знакомо, Клим Нефёдыч. Очень даже хорошо знакомо. А вот я ещё хотел спросить…
– Да ладно, хватит обо мне. Вы-то как? Неужели правда с железными дорогами судьбу свою связали? У вас же был талант, искра божья.
Помолчав, машинист подумал, что профессору можно доверять. Он вкратце рассказал ему о поезде-невидимке, о предстоящей поездке.
Разнокалиберные глаза профессора загорелись живым интересом. А через минуту Психофилософский что-то вспомнил.
– Погодите! – Лоб профессора наморщился. – Так это, стало быть, ваш человек был у меня?
– Какой человек?
– Он просил сделать анализы. Его заинтересовало моё открытие. Чёрный такой, странный. Похож на эфиопа.
– А-а! Ну, да. Помощник мой. Кочегар, можно сказать. Мы ведь этих сволочей не просто так собрали. Строго по спискам.
– Да, да, я помню, уровень железожлобина у них зашкаливает. Я ещё удивлялся, когда делал анализы: откуда, думаю, такие ценные кадры? – Профессор оглянулся, вновь опасаясь, как бы не подслушали. – Ну, и куда вы их теперь?
– В светлое будущее. – Наклоняясь, железнодорожник что-то шепнул на ухо и погромче добавил: – Туда или дальше…
От удивления разнокалиберные глаза профессора – за стёклами очков – стали похожими на белые ложки.
– Да вы что? – пробормотал он. – Правда?
– Ну, а сколько можно церемониться? Или вы знаете какой-то рецепт против чумы двадцать первого века – против железожлобина? Нет? Ну, тогда, может быть, у вас есть какие-то другие соображения, предложения? – угрюмо спросил машинист, надвигая на глаза железнодорожную фуражку. – Нет предложений? Вот видите. Ну, извините, мне пора.
Психофилософский заволновался, поцарапал кончик кривоватого носа.
– А можно, – тихо спросил, озираясь, – можно мне с вами?
– Зачем? Вы что, не поняли, куда мы едем?
– Понял. И всё-таки.
– Нет, вы лучше идите за марганцовкой. Нам не по пути.
– Да как сказать… – Профессор загорячился. – А тут что делать? Клинику сожгли. Квартиру отобрали – я не успел её оформить на себя. Правда, меня приглашали на Запад. Там, конечно, есть большие перспективы.
– Ну, вот и прекрасно. Дуйте на Запад. Куда угодно – только не с нами.
Профессор поморщился.
– Противно мне ехать туда. Лучше я с вами. Железнодорожник нахмурился.
– Мы можем не вернуться. Я не хотел бы грех на душу брать.
– Я тоже не хочу, поэтому поеду.
– Вы о чём?
– Железожлобин у меня самого появился в крови. Понимаете?
– Ба! – Машинист присвистнул. – Пастырь уподобился стаду своему? Это как же случилось?
– Не знаю. – Клим Нефёдыч неохотно начал вспоминать. – Приезжали разные люди, взятки совали. Зачем? Ну, как зачем? Чтобы я им липовые справки выдавал. Такие справки, будто всё у них нормально, нет ни капли железожлобина.
– А зачем такие справки?
– Их принимали куда-то на службу, где всё проверяли – всю подноготную. – Профессор вздохнул. – Я однажды утром отказал одному, а ночью у меня пожар. Вот и пришлось идти против совести. Так что мне, Иван Великогрозыч, лучше с вами уехать, покуда я совсем здесь не ожлобился.
Посмотрев на часы, машинист поднялся.
– Я предупредил. Решайте сами.
Профессор тоже встал. Старый медицинский чемоданчик взял в одну руку, в другую – тросточку.
– Еду! – решительно сказал он, разнокалиберными своими глазами угрюмо глядя на громадные, безобразно торчащие новостройки, добравшиеся до облаков. – Еду! Мне тут больше делать нечего!
– Ну, тогда нам пора. – Машинист по карманам порылся. – Погодите! Где-то у меня должно быть приглашение, а то ещё не пустят. У нас там строго.
– А что за приглашение?
– А вот, нашёл. Смотрите.
– Ох, ты, мать родная! – Профессор прищурил свой маленький глаз и одним большим стал изучать приглашение. – Ишь ты, как сочинили. Заманчиво.
– А вы как думали? Дело серьёзное. И вы, между прочим, в этом деле здорово нам помогли, даже сами этого не подозревая.
Позолотой сверкающие «Приглашения» были исполнены с художественным изяществом и при этом были оснащены такими капитальными защитами от подделки, что ни у кого – или почти ни у кого – не возникало подозрений в их ценности.
«Приглашения» эти, отпечатанные в небольшом количестве, рассылались или прямо лично в руки раздавались только людям «избранным», попавшим в секретные списки. Это была довольно кропотливая и тонкая работа с участием суда присяжных, так, по крайней мере, утверждал Иван Великогрозыч. Длинные списки приглашённых просеивались на десять рядов; скрупулёзно и добросовестно проверялись анкетные данные; генеалогическое древо и многое другое. И в результате отбора – на протяжении долгого времени – «избранных и сильных мира сего» осталось не так-то уж и много, но зато остались только те, за кого единогласно проголосовал суд присяжных. Одним из главнейших критериев выбора приглашённых персон были те несметные богатства, которые самым бессовестным образом оказались украденными у народа: богатства природы; заводов и фабрик; гидростанций; городов и т. д., и т. п. И всё-таки самым главнейшим критерием – самым решающим аргументом – было нечто другое. Железожлобин – вот что стояло на первом месте.
5
Семафор, издалека похожий на журавля, стоящего на белой тонкой ноге, медленно поднял своё сигнальное крыло – путь свободен. Настало время отхода поезда, а пассажир Номер Один всё не появлялся на перроне. Начиная нервничать, машинист ощутил духоту в кабине – снял темно-синий китель с галунами, чёрный галстук расслабил.
– Ну, сколько можно? – пробормотал он, обращаясь к профессору, с любопытством осматривавшему кабину оригинального поезда. – Заставляет себя ждать. Хозяин жизни.
– Подождём, – рассеянно ответил Клим Нефёдыч. – Лишь бы не передумал.
Ямщик-машинист облизнул пересохшие губы.
– Не должно быть. Мы получили подтверждение из администрации.
– Это ещё не факт. – Профессор поднял указательный палец. – У него звериное чутьё на опасность. Я в этом убедился, делая анализ крови на железожлобин.
– Будем надеяться на лучшее.
– Хорошо прозвучало, если учесть маршрут. А если наш Номер Один не появится? Что тогда? Не поедете?
– Клим Нефёдыч! – сквозь зубы процедил машинист. – Не накаркайте!
– Да что я – Воррагам?
– А вы знакомы? – удивился машинист. – Не знал.
– Ну, как же? А «Остров блаженных»? Он же там первую скрипку играл.
– Скрипку! Сравнили! – вскипел машинист. – Да он там был.
– Виноват. Оговорился. – Психофилософский прижал руку к сердцу и посмотрел на железную дверь. – Может, я пойду к себе?
