– Живой? – спросил тревожно. Приоткрывая глаза, человек прошептал:
– Было время – был куда живее.
– Молодец! – Возничий головою покачал. – Силён, бродяга! Шутит! Ну, потерпи, сейчас я дам тебе глоток живой воды – будешь как новенький.
– Со старыми дырками! – опять прошептал человек, болезненно пытаясь улыбнуться.
– Да-а! – Возничий посмотрел на дырки в ладонях, оставшиеся от громадных перьев, похожих на золотые гвозди. – Что придумали! Ироды! Гвозди какие-то…
– Это моя работа, – прохрипел бедняга. – Мы же все кузнецы… счастья своего и своего несчастья… Ну, где там живая водица? Давай. – Он пригубил из какой-то сверкающей склянки. – О-о-! Хорошо. Сразу боль отступила.
– Погоди, и смерть отступит!
– Ну, это уже вряд ли… А ты… ты кто такой? Откуда ты, сынок? Я же сказал тебе, ступай домой. Ступай. Сын за отца не ответчик.
– Не узнаёшь? – Возничий засмурел. – Вот это плохо. Ну, погоди, сейчас…
Покряхтывая, возничий взял распятого – и чуть не уронил на камни у подножия креста. Какое-то время человек лежал, не шевелясь, только изредка моргал, глядя на лёгкое белое облачко, проплывающее над ним.
– Дай-ка мне ещё глотнуть.
– Держи, милок. Глотай.
– Хорошо. – Человек затосковал. – Хорошо, но мало я пожил. А так хотелось бы…
– Увы! – сказал Возничий. – Карета подана!
Живая вода помогла – в глазах бедолаги прояснилось.
– Старик? – Он слабо улыбнулся. – Азбуковедыч? Ты?
– Я за него! Оклемался? – Возничий встряхнул сыромятным кнутом, куда вплетены святящиеся жилы синих и красных маленьких молний. – Ну, так что? Тебе получше?
Человек поднялся. Побледнел от слабости. Капли пота заблестели на висках, где трепетали тугие и синие витиеватые вены.
– Вот спасибо, старик. Оживил.
– Ну, а как же? Ты ведь тоже хотел оживить старика. Только ты, чудилка, забыл, что я бессмертный! – сказал возничий, глядя в сторону кузницы, где стоял высокий памятник, одетый в чёрный рыцарский плащ, сияющий золотою заплатой на уровне сердца. – Отличная работа, между прочим. Жалко, если пропадёт.
– Ерунда, – хрипловато прошептали. – Меня сейчас другое беспокоит. Дуэльная пара. Ведь они же, пистолеты, выстрелить должны.
– На этот счёт ты можешь не волноваться, – ответил возничий. – Наши пистолеты уже выстрелили. Да-да! Из одного ствола пришлось приговорить Воррагама, а из другого Бесцеля получил свою пулю!
– А Нишыстазила?
– И он получит!
– Ну, добро, если так. Я надеюсь.
– Именно так. Ну, что? Пойдём? Или боишься?
И тут перед глазами у него замелькала какая-то серенькая мошкара, похожая на толкунцов. Но это были не толкунцы – это были буквы, которые постепенно становились чёткими словами. Эти слова когда-то он, Златоуст, написал для себя самого: Живи на этом белом свете так, чтоб не бояться однажды оказаться на свете том; живи азартно, жадно, да только всё же помни о самом главном – о высоком предназначении сердца, о великом стремлении духа. А в чём оно, твоё предназначение? Тебе подскажут совесть и судьба, непременно подскажут, поскольку так задумано Всевышним, так жили наши предки и завещали нам – идти по совести и по судьбе. Иди походкой гордой – и тебе, и мне, и всем нам есть чем гордиться на русской земле. Живи светло и молодо, работай и люби, рубаху рви от песни или пляски, гусарствуй, коль душа простора просит, воли требует и грозовых раскатов с блеском молний. Пусть будет так, но только при всем при этом необходимо знать и крепко помнить, что каждый день твой, каждый час неумолимо, неостановимо приближает тебя к той черте, за которой уже ничего не изменишь – ничего нельзя будет ни переписать, ни перестроить, ни попросить прощения за свои прегрешения. Будет поздно, потому что солнце твоей жизни упадёт за чёрный горизонт, и никто уже не сможет солнце это снова запалить на небесах – такое чудо из чудес не повторяется. Вот почему тебе и мне, и всем нам надо постараться прожить на этом белом свете так, чтоб не бояться однажды оказаться на свете том, где строгий Судия со всех нас непременно стребует внятного и честного ответа.
И снова прозвучал вопрос над ухом:
– Ну, так что? Пойдём? Готов?
Он был душой давно уже готов и, тем не менее, прошла как будто вечность, прежде чем он решился – сделал шаг вперёд и оказался внутри Золотой Колесницы. О, как тут было хорошо, уютно. Сидение сделано из кучевого, белоснежного облака, прошитого яркими строчками крохотных молний, напоминающих нитки серебряной и золотой канители в царских палатах. Окно кареты занавешено розовым кружевом – отрезок от зари. Когда он угнездился поудобней и вдохнул полной грудью – голову закружило горним ароматом разнотравья, какое находится где-то на лугах и полянах Небесной России.
– Держись! – предупредилвозничий, взбираясь на облучок. – Теперь остановка не скоро!
Пассажир посмотрел из оконца кареты, светлый цветок заприметил между камнями.
– До свиданья, друг мой, до свиданья, – прошептал он, – милый мой, ты у меня в груди…
Расправляя вожжи, возничий взмахнул кнутом. Над горами полыхнула молния – удар кнута заставил задрожать и горы, и воды. С деревьев, стоящих поблизости, хвоя полетела, листва. Кони расправили крылья и оттолкнулись копытами от Земли. В глазах у пассажира – от перепада давления – на несколько мгновений помутилось, а потом…
Бог ты мой! Он увидел Землю с высоты, словно кто-то выхватил его из этой жизни и показал совсем другую, которая, быть может, доступна только избранным. Такое волшебство иногда бывало с ним – необыкновенный творческий подъём душу закидывал за облака, но никогда ещё так высоко и стремительно душа не взлетала.
Сначала кони-кологривы пролетели по тёмному какому-то пути – по чёрным тучам, что ли? Но скоро свет перед глазами полыхнул. Океанская равнина, горы, долы замелькали внизу.
– Азбуковедыч! – закричал пассажир из кареты. – Уважь напоследок! Прошу как родного! Дай круголя!
– Это можно. – Возничий воодушевился. – Это мы, сынок, сейчас. Я тебе давно хотел сказать, что ты, что мы… родная кровь…
– Я это знаю. Мы с тобой потом поговорим. Гони, гони, ямщик.
Океан остался за спиною – далеко внизу. Они сделали круг над родными краями – над русскими полями, над берёзами. Золотая Колесница дальше понеслась, и очень скоро перед глазами распростёрлось Мирозданье. В полумгле засверкали алмазные россыпи различных созвездий, планет – яркие огни то приближались, то пропадали. Размеренно покачиваясь – точно баюкая путника – Золотая Колесница плавно и стремительно куда-то улетала. Большие задние колеса неудержимо крутились в воздухе – звёздная пыль клубилась по Млечному пути. Колёса временами буксовали, зарываясь в тягучие туманности, – и снова тройка дружно выносилась на чистые небесные просёлки, на перекрёстки. И пассажир кареты вдруг увидел на прозрачной росстани двух голопузых амурчиков, с любопытством и страхом наблюдающих за полётом колесницы.
