– Нельзя быть таким злопамятным! Чего ты разошёлся? Прямо как буря в стакане.
– Да я и сам не знаю, накатило что-то. Не люблю дармоедов.
Ты вот, например, был хоть раз в таком доме? Пузо грел?
– Вопрос, как говорится, летаргический, – сказал Абра-Кадабрыч. – Кто меня пустит? Там же все по путёвкам. А я – непутёвый.
– Ну, вот. А ты говорил, не прокормишься писательским делом. А там, гляди-ка, сколько народу кормится. У них столы трещат – питья, жратья навалом!
– Это так. Спору нет. – Черноликий сердито сощурился, глядя на солнце. – Если хочешь, я тебя определю в этот колхоз. Только ты вспомни коней-лошадей у коновязи. Ты видел у них крылья? Там нету крыльев, милый. Там одни подкрылки. Жеребец двухметрового роста, а крылышки – чуть больше воробьиных. И что? На таком Крылаче звёзды с неба хватать? Да он же вовек не взлетит выше трубы, выше дерева. А дерево это – стоеросовый дуб. Ты хочешь в такой литературный колхоз записаться? Давай. Я тебе устрою протеже. Только чур – без меня. Там Черновиков не признают.
– Так ты же – Белинский. – Парень обнял старика, похлопал по плечу. – Да ладно. Ты чего раздухарился? Я же просто так спросил, из любопытства.
Освобождаясь от объятий, старик хмуро сказал:
– Голову, однако, солнцем напекло. Солнцем русской поэзии.
3
Краснопогожее летечко день за днём разгоралось. Солёный ветер закрепчал, поманивая за окоём. Старенький баркас они оставили у мелководного берега. По морям и океанам теперь летали на каком-то стремительном «Летучем голодранце», – так называл Абра-Кадабрыч эту посудину. Во время странствий по волнам Старик-Черновик снова преображался. Это был никакой не Белинский – суровый морской волчара, лихой капитан, флибустьер, которому море по колено и облака по грудь. Он даже чёрной повязкой закрывал один глаз и принимался курить старую трубку, набитую кнастером – табаком изысканного сорта. Трубка была жутковатая – потемневший от времени череп с глазами-рубинами и словно бы с открытыми дымящими мозгами.
«Летучий голодранец» так легко и так быстро летал – просто диво дивное. Моряк смотрел на карту и поражался, прокладывая маршрут: утром были они в районе Новой Зеландии, а к вечеру – они уже у юго-восточного побережья Англии в районе Гудвинских Мелей, которые издавна известны, как «Великие пожиратели кораблей».
Иногда в подзорную трубу попадала странная картинка – словно страницы книги оживали, словно кино там снимали. Например, видны были сирены – обольстительные полуженщины, полуптицы, своим великолепным пением привлекающие мореходов и убивающие. А иногда в поле зрения вдруг попадала старая, бурями потрепанная бригантина, стоявшая на якоре в бухте. Весёлый роджер – пиратский флаг – на ветру полоскался над клотиком. Вооружённые люди – угрюмого, разбойного вида – выгружали на остров ящики и сундуки, окованные медными полосками.
Черномазый капитан шельмовато подмигивал сияющим глазом.
– Матрос! А может, нам к этим ребятам присоединиться? Будем сытые, пьяные и нос в кабаке. На, полюбуйся.
Глазея в трубу, загорелый моряк удивлялся.
– С пиратами дружбу водить? Да ты что, смеешься?
– А что тебе не нравится? У них полно богатства. Девочки в каждом порту. Живи – не хохочу! – С деланной беспечностью рассказывал морской волк. – Твой прадед, между прочим, не гнушался, был капитаном пиратов до той поры, покуда людоеды не сожрали всю его команду… Не хочешь быть пиратом? Похвально! Так, может быть, ты хочешь написать про них? Разлихой сюжет с погонями, шпагами, пушками и пороховыми погребами. А? Как тебе эта мысль?
– Не знаю. Не уверен.
Скрывая улыбку в густой бороде, старик будто подводил итог своим каким-то внутренним сомнениям и размышлениям.
– Ну, ладно, моряк. Хорошо. Раз такое дело – нечего тут ошиваться. Поднимай паруса! Полетели!
«Летучий голодранец» не просто так летал по морям-океанам. Старик-Черновик, изображающий капитана, хотел понять, куда же клонится талант, бунтарский дух ещё не оперившегося гения? Что ему ближе – по чувству, по мысли? Может быть, авантюрный роман, полный пиратов и награбленных сокровищ? Или в нём заложен маринист не похуже Виктора Гюго, воспевшего рыбацкую героику «Тружеников моря».
По вечерам, когда бросали якорь, капитан рассказывал о том, каким большим оригиналом был писатель Гюго.
– Он придумал себе кабинет под названием «Плот медузы». Что это такое? А вот послушай. Это был застеклённый огромный фонарь, возвышающийся над океаном. Там он стоял как бог, одетый заревом, в золотисто-алом робдешамбре – шикарном халате. Стоял за своим излюбленным пюпитром. А душа его летала альбатросом над великими просторами, просвистанными солёным ветром… Правда, мы с ним тогда не только «Тружеников моря» написали. Там было сделано много другого: и «Легенда веков», и «Человек, который смеётся». Так, может быть, и ты, Иван Великогрозыч, хочешь себе нечто подобное соорудить? Фонарь над океаном или лампочку.
– Нет. Не хочу. Пока, во всяком случае.
Старый капитан, покуривая трубку и незаметно наблюдая за матросом, вскоре убедился, что его талант устремлён куда-то выше приключенческих историй, круто замешанных на крови и слезах; и труженики моря мало волновали его душу.
Снимая чёрную повязку с глаза, капитан спозаранку однажды спросил:
– Тебе, моряк, я вижу, здесь поднадоело?
– Ну, наконец-то разглядел – двумя глазами! – шутливо ответил моряк. – Тут, безусловно, хорошо, но дома лучше, так что давай разворачиваться – в сторону русского берега!
– Это можно, – согласился капитан. – Мы скоро покинем чужие моря, только хочу кое-что показать напоследок. На, моряк, держи трубу. Резкость наводи на островок, который дрожит на горизонте. Это – остров Джерба. Не слышал? Нет? Испокон веков он славится непонятной колдовскою силой. Древние легенды и предания говорят о том, что на этом острове живёт племя лотофагов.
– Лото…флаги? Лотофаги? Кто это?
– Пожиратели лотоса. Гостеприимные, в общем-то, мирные люди, только они питаются сладкими плодами забвения. Тот, кто попробует райскую мякоть лотоса, навсегда забудет своё прошлое, родину забудет, своих близких, и на веки вечные останется на этом острове. Даже Одиссей чуть было не попал под эти чары.
– Занимательная сказка.
– Сказка ложь, да в ней намёк, – напомнил капитан, раскуривая трубку. – Запомни, моряк, этот остров, этих лотофагов и эти сладкие плоды забвения.
Моряк пожал плечами, обтянутыми тельняшкой.
– Я не сладкоежка, ты же знаешь.
– Жизнь большая. Вкусы и пристрастия меняются.
Капитан убрал подзорную трубу и приказал матросу якорь поднимать. «Летучий голодранец» развернулся на волнах и всеми парусами поймал попутные весёлые ветра, наперегонки бегущие в сторону милого русского берега.
4
