Запаренная и измученная я вернулась домой почти через час и первым делом направилась в кухню попить. Уже входя, я сразу заприметила на столе записку. Налила стакан воды, сделала глоток, другой, перевела дух. Потом села за стол. Ноги дрожали, трудно сказать отчего – то ли от напряжения, то ли от волнения.
Когда я еще был маленьким мальчиком, лет пяти-шести, мне вдруг вздумалось есть только зеленое. И кроме этого больше ничего. Мама никак не могла заставить меня, ни ласковые уговоры, ни угрозы – ничто не помогало. Я не брал в рот картошку и мясо, помидоры, рыбу, колбасу, морковь, не прикасался к бананам и шоколаду. Но зато ел такие продукты, к которым большинство других детей испытывали отвращение. Салат и шпинат. Брюссельскую капусту. Да что угодно, главное – зеленое. Зеленые яблоки, зеленые тянучки, капусту, эвкалиптовые леденцы. Понятное дело, это была только фаза. И длилась она самое большее недели две, от силы месяц. Но за этот каприз меня в семье прозвали «зеленый юнец». Или как выражалась мама, с детства знававшая нижненемецкий, – «зеленушка». Я не любил это прозвище, потому что в детстве, случись мне совершить какую-нибудь провинность, отец частенько меня поколачивал до синюшно-зеленых синяков, и прозвище это напоминало скорее о порке, чем о невинном чудачестве пятилетнего ребенка.
Я осушила стакан, потом перевернула листок и увидела приписку.
P.S. Я действительно обманул тебя тогда, с девичьей фамилией.
Я невольно улыбнулась. Знаю, подумала я. А я обманула тебя, когда мы выбирали имя нашему сыну.
Стоя под душем, я отчаянно натиралась мочалкой, пока кожа не покраснела, и наблюдала за тем, как вода смывает слезы, грязь и груз последних дней. Я чувствовала легкость, когда, закутанная в белое полотенце, стояла перед зеркалом и вытирала насухо свои короткие волосы.
Потом отправилась по делам.
Купила на рынке фрукты, овощи и букет подсолнухов, для Мириам. Я попросила у нее прощения, поблагодарила, обещав, что скоро мы обо всем спокойно поговорим. Может, как-нибудь за завтраком у меня. Я еще посмотрела, как искусно ставила она цветы в вазу из зеленого стекла, а потом ретировалась, поцеловав на прощание. Я застала Лео вместе с Юстусом в их секретном штабе, устроенном на ветвях дерева, тот, конечно, никуда не хотел идти, но я пропустила мимо ушей недовольное ворчание сына и просто забрала его домой. Потом позвонила Иоганну и объяснилась с ним, изложила все как могла. Извинилась, он тоже извинился, я знала, он ничего не понял из того, что я сказала, но мы ограничились тем, что есть.
С тяжелым сердцем села я за компьютер и стала искать статью о самоубийце, который несколько лет назад на проселочной дороге кинулся на встречную полосу. Я прочесывала архивы региональных газет. Но ничего не находила. Неужели Филипп солгал из жалости ко мне? Я закусила губу.
Позвонила Барбаре Петри. На другом конце никто не отвечал. И это неудивительно. Мне стало стыдно, и я положила трубку. Потом собралась с духом и снова набрала, подождала, пока включился автоответчик, и оставила сообщение. Связалась с домом престарелых и узнала, что Констанция чувствует себя прекрасно, до сих пор с восторгом вспоминает чаепитие, на котором побывала, и сегодня утром заказала завтрак в стихах.
Я снова поговорила с Мирко. Тот признался, что не только телефонный террор, но и некоторые из грязных комментариев в Сети его рук дело. Каждый из нас произнес слова извинения. Мы оба чувствовали неловкость. Молчали в трубку. Потом пообещали, что останемся друзьями, очень хорошо понимая, что этого не будет.
Я снова села за компьютер. Готовиться к первой неделе после школьных каникул.
Попутно начала готовить томатный соус.
Я сняла обручальное кольцо, завернула его в бабушкин носовой платок, какими нынче уже не пользуются, и спрятала в комод.
Продолжила поиски статьи. Наткнулась на страничку в какой-то местной газете, которую ранее упустила. Пришлось зарегистрироваться, чтобы пользоваться архивом. Сгорая от нетерпения, создала аккаунт, логин: Radioheadfan1978, пароль: karmapolice. Набрала в поиске ключевое слово, кликнула тут, кликнула там. И – не прошло и пяти минут – нашла статью.
Филипп говорил правду.
52
Семь лет назад мой муж бесследно пропал.
Потом он вновь появился и почти на три дня вошел в мою жизнь только затем, чтобы опять исчезнуть.
От пыли защекотало в носу, и я чихнула. Здесь, под крышей стояла гнетущая жара, за день чердак нагревался и хранил накопившееся тепло до глубокой ночи. Послание потомкам. Пот мгновенно выступил у меня на лбу. Я открывала коробку за коробкой, но пока безрезультатно. Отодвигала в сторону и продолжала поиски.
Где же теперь Филипп?
Вернувшись после нашей ночной вылазки, мы снова оказались в кухне. Сконфуженно смотрели друг на друга. Оба не знали, что сказать. Два совершенно чужих человека. Сама не зная почему, я надеялась, что Филипп обнимет меня. И чувствовала, что он этого хочет. Спрашивала себя: может обнять его первой – просто шагнуть к нему и прижать к себе. Как это говорится: когда оба хотят одного и того же, но каждый надеется, что другой возьмет инициативу на себя? Некоторое время мы так и стояли, потом Филипп сказал, что ляжет в комнате для гостей, а утром уйдет. Ему нужно побыть одному. И мне наверняка тоже. Я не возражала. Наши глаза снова встретились.
Потом он удалился. А наутро его уже не было.
Вот она, коробка, которую я искала. Большими буквами на ней выведено «Сентиментальное». Я открыла коробку. Сверху лежали фотоальбомы. Фотографии нашей поездки в Лас-Вегас, нашей свадьбы. Первые месяцы после рождения Лео. Даже снимки с той самой вечеринки, где мы жарили на гриле всякие вкусности – один из приятелей вызвался все документировать. Я держала альбомы в руках, хотела вообще-то спуститься с ними вниз и устроиться на диване.
Но вместо этого, не раскрывая, сложила все обратно в коробку и закрыла. Настоящее – только оно у меня есть, и оно останется со мной навсегда. Я спустилась с чердака, вошла в гостиную, села на диван. Мой взгляд упал на коллекцию пластинок, я опять поднялась, подошла к полке, долго искала желанную пластинку, достала ее из конверта, положила на проигрыватель, приобретенный Филиппом незадолго до исчезновения, – дескать, звук на грампластинке гораздо лучше, чем на диске, что мне показалось обыкновенной блажью. Я снова опустилась на диван, музыка набирала силу, это была песня Ника Кейва и «Bad Seeds» «Любишь ли ты меня».
И вдруг я вспомнила то самое длинное слово на «М», которое искала, и в то же мгновение меня осенило: вот какое слово произнес тогда чужак, в надежде, что я, наконец, его узнаю. Это было накануне, в гостиной. Не «Мани, лабил…».
Мамихлапинатапай.
Я вспомнила, что мы вкладывали в это слово и в чем хотели признаться, когда ситуация казалась уже абсолютно безнадежной: «Я все еще тебя люблю, любишь ли ты меня?»
