Спор двух держав высвечивает взаимосвязи между принятыми внутри страны понятиями о гражданстве и международными переговорами о политике натурализации и денатурализации. Масштабы еврейской эмиграции в Америку быстро росли – параллельно с великой глобальной экспансией международной торговли в последние десятилетия XIX и начале XX века. В то же время многие евреи, бывшие некогда российскими подданными, возвращались в Россию, планируя предпринимательскую деятельность и везя с собой новые идеи. Но они постоянно сталкивались с тем фактом, что не могут пользоваться правами иностранцев, а остаются российскими подданными и подлежат всем ограничениям, налагаемым в империи на проживающих в ней евреев
[431]. Даже после того как революция 1905 года расширила права и свободы для всех граждан, власти настаивали на сохранении массы ограничений и препятствий к осуществлению прав российских евреев. Это оказалось важной преградой на пути к легализации эмиграции и денатурализации. До тех пор пока российские евреи имели гораздо меньше прав гражданства, чем другие подданные, власти не могли позволить евреям денатурализоваться. Это создало бы для российских евреев исключительно удобную лазейку, которая позволила бы им избегать ограничений. Таково было одно из основных объяснений провала всех попыток легализовать эмиграцию и денатурализацию для всех граждан страны (не только для евреев), пока Февральская революция 1917 года не ввела понятие единого, общего для всех гражданства страны, отметя несметное множество ограничений прав и обязанностей различных групп населения России.
Кроме того, существовало сильное желание поддерживать связи с «русскими» эмигрантами, предположительно принадлежавшими к «коренному» населению империи. Сохранение контроля над денатурализацией было средством поддержания таких связей. Традиционное отсутствие интереса к судьбе российских подданных за рубежом или озабоченности ею ушло в конце XIX века в прошлое – в основном потому, что власти начали отмечать рост числа эмигрантов, принадлежавших к коренному населению страны
[432].
Специалисты по международному праву и дипломаты прилагали много усилий для устранения случаев двойного гражданства. Лучшим способом достичь этого было ввести правило, делавшее потерю подданства автоматическим следствием приобретения подданства другого государства. Франция и Соединенные Штаты в целом придерживались принципа, что натурализация за границей должна автоматически влечь за собой денатурализацию, но некоторые страны восставали против этого правила. Например, Османская империя указывала на случаи, когда ее подданные (чаще всего принадлежавшие к христианским меньшинствам), натурализовавшись в другой стране, затем возвращались, чтобы воспользоваться всеми привилегиями и защитой, гарантированной договорами о капитуляции. В 1869 году она ответила на это законом, запретившим любую денатурализацию без прямого одобрения властей
[433]. Германская империя с момента своего основания придерживалась правила об автоматической утрате гражданства после десяти лет проживания за пределами страны. Однако правительство, подталкиваемое националистами-ирредентистами, в 1913 году ввело новый, противоречивый закон о гражданстве, позволявший эмигрантам сохранять подданство на протяжении десяти лет, а затем продлевать его еще на десять лет, заполнив в немецком консульстве за границей простую форму. Россия, как я уже говорил, была не единственной страной, выступавшей против денатурализации. На самом деле создается впечатление, что российское Министерство внутренних дел поддерживало турецкий подход к проблеме. В 1880-х годах оно разослало губернаторам секретный циркуляр, информируя их, что бывшие подданные Османской империи, натурализовавшиеся в Российской империи, должны быть извещены: если они вернутся в Турцию, им будет отказано в консульских услугах и дипломатической поддержке, поскольку правительство Османской империи не одобрило изменение ими гражданства
[434].
Вместе с политикой, призванной затруднить денатурализацию «титульного» населения и сделать ее редким явлением, власти активно старались вернуть это население в империю, обеспечивая быструю процедуру натурализации. Обычно это происходило в отдельном порядке для каждого конкретного случая. Например, в 1899 году 500 потомкам староверов, эмигрировавших в начале XIX века в Пруссию, было позволено иммигрировать, немедленно натурализоваться и со скидкой приобрести землю в Сибири
[435].
Подобная ускоренная процедура была формализована в апреле 1908 года, когда группа семей староверов, потомков членов общин, эмигрировавших из Российской империи в Румынию в поисках большей свободы вероисповедания, подала прошение о праве поселиться в Российской империи. Эта группа, члены которой некогда преследовались и были выдворены из страны как еретики, была принята с распростертыми объятиями всей администрацией Дальнего Востока и Министерством внутренних дел. Дальневосточные губернаторы и чиновники Министерства сельского хозяйства охотно согласились, что староверы – как раз та этническая группа, которая так нужна в их краю. А поскольку всем иностранным подданным было запрещено приобретать землю в Приамурье и Приморье, правительство издало ряд «временных правил», сделавших возможной быструю натурализацию – без обычного пятилетнего срока проживания, соблюдения которого требовали от всех, подавших прошение о натурализации.
Эти временные правила были затем применены к другим группам и стали частью общей стратегии настойчивого склонения любых «коренных» славянских групп населения, соглашавшихся поселиться на Дальнем Востоке, к переезду туда. Несколько месяцев спустя Совет министров определил, что временные правила, разработанные для староверов, могут быть применены к группе из 600 украинских семей из Румынии, желавших поселиться в Сибири и возвратиться в российское подданство
[436]. Во время дискуссии по данному поводу министр сельского хозяйства Александр Васильевич Кривошеин заявил, что эти потомки запорожских казаков сохранили за рубежом свою национальность и православную веру. Вместе с другими участниками дискуссии он отметил, что, хотя в российской истории были времена, когда староверы и украинские казаки могли и не считаться всецело желательными элементами населения, «поселенцы-старообрядцы явятся надежнейшим оплотом русской государственности на восточной окраине империи»
[437].
