Дэвид все же прорвался сквозь спешивших пожать ему руку придворных Нортумберленда и щебетавших вокруг дам и поспешил к своему сеньору Генри Перси.
— Милорд! — Он обнажил голову и склонился, помахав беретом перед собой. — Слава Иисусу Христу, господин мой. И да будет Он милостив к вам и вашим родным и в этот день нового года, и во все последующие времена.
Затем он галантно склонился перед графиней-матерью:
— Госпожа, с веселым Рождеством вас и наступлением Нового года!
Он учтиво поцеловал протянутую ему через столешницу руку старой дамы. Но при этом лукаво взглянул на нее из-под темных бровей своими зелеными кошачьими глазами, и она невольно просияла нежной улыбкой. Этот рыцарь так умел смотреть на дам, что они не могли оставаться равнодушными к его обаянию, будь то леди в возрасте или юная скромница. Леди Мод даже ласково потрепала рыцаря по волосам.
— Они все больше начинают виться, — заметила она. — О Дэвид, мальчик мой, с возрастом ты все больше становишься похож на своего отца, упокой Господи его душу.
Почему-то это упоминание об отце Дэвида заставило графа вспомнить старые слухи, что якобы леди Мод Перси некогда была не на шутку увлечена рыцарем Филиппом Майсгрейвом. Но это всего лишь слухи, а вот то, что его матушка всегда была расположена к самому Дэвиду, Генри Элджернон знал наверняка.
А Дэвид уже отвесил поклон графине Кэтрин, при этом поспешив сообщить местной моднице, что привез для нее и других дам семейства Перси несколько образцов новомодного головного убора под названием «гейбл», представлявшего собой этакий пятиугольный чепец, какой ввела в моду королева Катерина. Вот только распакуют прибывшие сундуки, вот только поднимут в замок многочисленные подарки…
Сообщение о подарках вызвало оживление в зале. А графиня Кэтрин любезно осведомилась у Майсгрейва:
— Друг мой, удалось ли вам побывать у вашей очаровательной сестрицы?
Все знали, что сестра Дэвида Майсгрейва заключила на редкость выгодный брак, став супругой графа Герберта, и проживала с семьей в далеком Уэльсе. Дэвид порой навещал ее, но это происходило крайне редко.
Вот и сейчас он ответил со вздохом:
— Увы, миледи, я так спешил на Север, дабы доложить вашему супругу о результатах моей поездки, что не стал делать крюк в сторону Уэльса.
При этом он опять поглядел на графа. И тот заметил в зеленых глазах посланца печаль и сожаление.
Генри Перси подавил вздох. Итак, его надеждам повлиять на молодого короля Генриха VIII не суждено сбыться. Но все ли сделал Майсгрейв как должно? Был ли он убедителен и красноречив? Крест честной, да и удалось ли ему вообще добиться встречи с его величеством?
И все же граф чтил обычаи северного гостеприимства, поэтому, отложив на время доклад, велел оказать честь и предоставить место Дэвиду Майсгрейву.
Прибывшего усадили за одним из боковых столов, стали расспрашивать о новостях с Юга и прежде всего о самом монархе. Ранее преданные прежней династии Йорков, жители Севера еще не так давно с некоторым недоверием относились к Тюдорам. Однако время шло, все смирились, что за Генрихом VII Тюдором на престол взошел его сын Генрих VIII, красивый молодой король, полный амбиций. И теперь нортумберлендцы желали услышать, каков двор молодого короля, как он правит, строит флот, устраивает турниры, а главное, что слышно о предстоящей войне с Францией.
— Уже точно известно, что молодой Хэл[14] нападет на французов в этом году? — спрашивали у посланца.
Он отвечал утвердительно. Да, его величество только и говорит, что о предстоящем походе. Женатый на испанской принцессе Катерине Арагонской, он вместе с ее родственниками вступил в так называемую Священную лигу — папский альянс против Франции — и намерен вскоре отправиться с войсками на континент, где в союзе с Габсбургами будет воевать против Людовика XII Валуа.
Это сообщение вызвало у собравшихся восторг. Стали вспоминать, что некогда Англия почти завоевала Францию, ей подчинялись обширные французские земли, и англичане — даже столь далекие от европейской политики северяне Нортумберленда — считали, что было бы неплохо вновь пощипать французского петуха, а уклоняться от подобной миссии — позор и трусость.
Но тут неожиданно подала голос графиня-мать:
— Хорошо же Генриху строить завоевательные планы. Ему от старого прижимистого отца досталась полная казна и усмиренная страна, и он не понимает, как легко можно лишиться и того и другого. Но мы, живущие на Севере, ведаем, что такое война, не понаслышке. Это разорение, убийства и сиротство. В итоге — нищета. Нет, вижу, что мудрые советники молодого Генриха не слишком умны, если не в силах повлиять на него.
Граф с уважением посмотрел на мать: хоть одна разумная мысль среди всеобщего безотчетного ликования. Но, с другой стороны, не стоило старой графине столь дерзко высказываться: такие речи ныне равносильны измене. Особенно в доме Перси. Тюдоры не доверяют старой знати, хотя и вынуждены с ними считаться. Впрочем, если Генрих не прислушался к донесению, которое отвез ко двору Майсгрейв, то не больно-то и считаются.
Но вскоре леди Мод присоединилась к остальным дамам, которые куда больше были заинтересованы вестями о личной жизни монарха. Дамы расспрашивали о молодом короле, любопытствуя, так ли он красив, как и прежде, когда они ездили к нему на коронацию, — высокий, златовласый, статный. В этом он весь в свою матушку Элизабет Йоркскую, а точнее, в своего деда Эдуарда IV, уверяли они. А как его королева Катерина? Два года назад она родила Генриху сына, его так и называли — «новогодний принц», и вся страна ликовала. Однако ребенок прожил всего пятьдесят дней и умер, к вящей печали родителей. С тех пор у ее величества случилось несколько выкидышей, и теперь подданных интересовало, нет ли вестей о том, что Катерина Арагонская снова в положении. Увы, развел руками Майсгрейв, ничто пока не говорит об этом. Что ж, прискорбно. Особенно учитывая, что у шотландской королевской четы есть наследник, здоровый, крепкий ребенок, а вот Тюдоры пока не могут этим похвалиться. Зато, продолжал Дэвид, двор будоражат слухи о любовной интрижке короля с сестрой герцога Бэкингема, леди Анной Стаффорд, женой графа Гастингса. Говорят, сия леди была более чем благосклонна к молодому красивому монарху, об этом пошли слухи, и вмешался сам герцог Бэкингем, заявивший Генриху, что женщины из рода Стаффордов не игрушки для Тюдоров. Между герцогом и Генрихом Тюдором произошла ссора, королевскую любовницу сослали в монастырь для покаяния, а Бэкингем надолго был лишен милости его величества.
Граф, глядя на окруженного дамами Майсгрейва, решил, что с него хватит этих придворных сплетен, и, незаметно встав из-за стола, вышел. Уже у дверей Генри Элджернон оглянулся. Он видел, как его младшая сестра Элизабет, почти повиснув на руке Майсгрейва, говорила:
— Сэр Дэвид, вы будете танцевать со мной сегодня?
Ну что же, женщины всегда млели от Дэвида. Подумать только, Майсгрейву через пару лет с небольшим исполнится сорок, но для собравшихся он словно все тот же привлекательный юноша, всегда слывший любимчиком северного двора. Но Дэвид и выглядит очень недурно для своего возраста, и красота, какой он славился в молодости, все еще при нем: взор светел, кровь играет, движения легки и грациозны. И эти кошачьи зеленые глаза, чуть раскосые и словно немного оттянутые к вискам. В сочетании с пышными темно-каштановыми волосами, в которых нет и малейшего намека на седину, эти светлые, как виноградины, глаза кажутся особенно яркими. Хорош! О самом Генри Элджерноне такое уже никто не скажет. Будучи почти на год младше Дэвида, он выглядит старше своего возраста — уже и сутулиться начал, и волосы редеют, да и проклятая подагра донимает. Что ж, кому что воздал Всевышний. По сути, своей живостью и привлекательностью Майсгрейв мог бы даже раздражать графа, если бы тот не испытывал к нему глубокую, родившуюся еще в их детстве привязанность. Ведь Дэвид Майсгрейв был ему почти как брат…
