Прошло еще секунд десять, и на песке передо мной появился еще один мокрый кружочек. Затем еще один и еще… Весь мир, повинуясь все учащающемуся ритму дождя, ожил и зашевелился. Прохожие, еще недавно лениво тащившиеся по улицам и жаловавшиеся на пасмурную погоду, очнулись и поспешили кто по домам, кто в магазины — ну точно муравьи перед ливнем!
Изменился и звуковой фон. С утра все звуки были словно приглушены нависшими над городом тучами. Люди подсознательно старались говорить тише, и даже автомобильные гудки звучали не так резко и громко. Начавшийся дождь, дробь капель, падающих на мощеные тротуары, — все это напомнило мне финал какого-нибудь концерта или спектакля, когда публика начинает аплодировать. Сначала посреди тишины раздаются отдельные, не слишком уверенные хлопки самого восторженного зрителя в зале; остальная часть публики еще некоторое время молча прислушивается к происходящему. Затем к первому зрителю присоединяются еще несколько человек, потом еще, и вот уже весь зал сотрясается от шквала аплодисментов. Дождь грохотал по тротуару, как неистовствующая публика, требующая выхода «на бис». Восторженный зал, не в силах сдержать эмоций, усиливал аплодисменты топотом ног.
Вскоре вода затопила дорожку, по которой я шла, и она стала похожа на дно ручья. Поток нес с собой всякий мусор, то выбрасывая его на поребрик, то снова смывая, подобно маленькому цунами. Я ринулась к дому. Калифорнийские водители настолько не привыкли использовать «дворники» по прямому назначению (они называли их прищепками для парковочного талона), что требовать от них уважительного отношения к пешеходам в такой ливень уже не приходилось. Да и дороги не были приспособлены для дождливой погоды. В общем, меня то и дело обдавали водой проезжавшие мимо легковушки и туристические автобусы. Я была мокрой насквозь, казалось, что одежда, и та вот-вот стечет с меня.
И вдруг, так же неожиданно, как начался, дождь прекратился. Небо было все еще затянуто тучами, но в его сером покрывале уже мелькали голубые прорехи. Я откинула с лица мокрые волосы, и холодная вода потекла по спине. Моя светло-розовая юбочка прилипла к ногам и превратилась из розовой в красную. Сквозь маечку просвечивал лифчик. Увидев свое отражение в витрине, я вдруг вспомнила иллюстрацию к одной сказке: принцесса, застигнутая бурей в лесу, наконец вышла к замку и стучится в ворота.
Впрочем, насчет принцессы я сильно преувеличила. На самом деле я выглядела как бомж. Но вот что удивительно: чувствовала я себя при этом лучше, чем когда-либо в последнее время. Так иногда бывает: поплачешь — и становится легче. А судя по тому, как я промокла, нареветься мне удалось вволю. Даже не знаю, как описать то, что я чувствовала. Во мне вдруг словно развязался сложный узел, словно кто-то большой и сильный снял с моих плеч тяжелую ношу.
Городу дождь тоже пошел на пользу. Лос-Анджелес явно успел устать от того, что ему постоянно приходится улыбаться. И вот он плюнул на все, закатил истерику и теперь, выпустив пар, был готов вновь любезно приступить к исполнению своих обязанностей.
Я вспомнила слова Скотта, когда мы разговаривали на свадьбе. Действительно, наши жизни и судьбы — это всего лишь штрихи на огромном полотне жизни. Прошел дождь. Снова светит солнце. И все будет хорошо!
— Будем считать, что это счастливое предзнаменование, — сказала я вслух и пошла к дому. Подавленное состояние, в котором я пребывала с тех пор как Ричард бросил меня, куда-то исчезло. Все проблемы, еще недавно пригибавшие меня к земле своей тяжестью, вдруг оказались легче капли голубиного помета на капоте машины. Прошел дождь — и нет ее.
Именно в этот момент мне почему-то стало ясно, что, с какими бы новостями ни вернулась сегодня Брэнди, для нее еще не все потеряно. В конце концов, у нее есть я и Джо. Все вместе мы как-нибудь справимся.
— Все будет хорошо, — сказала я себе.
Я верила в это.
Раньше, когда Брэнди уезжала на очередные пробы, мы с Джо ждали ее возвращения, то и дело поглядывая в окно кухни, надеясь увидеть подругу еще на подходе к дому. По ее походке можно было сразу угадать, прошла она пробы или нет. Поэтому Джо называл дорожку к дому «путь правды». В те редкие минуты, когда Брэнди думала, что на нее никто не смотрит, она не скрывала своих чувств. Хорошие новости — и она шла бодрым шагом, плохие — еле плелась. В двери дома она всегда входила уже в образе — всегда собранная, в хорошем настроении. Брэнди Рената. Актриса. Высший класс.
— Ну, как ты думаешь? — спросил меня Джо.
Послышался шум подъехавшей машины. Мы выглянули в окно. Брэнди вышла из такси, захлопнула дверцу и протянула водителю деньги. Машина уехала. Брэнди постояла на тротуаре, сделала глубокий вдох и направилась к дому.
Обычно мы с Джо заключали шуточное пари по поводу того, с какими новостями возвращается Брэнди. Но на этот раз нам было не до того. Брэнди игла к крыльцу не торопясь, размеренным шагом. Спина прямая, подбородок вздернут. Лицо спокойно и ничего не выражает. Мы так ни о чем и не догадались до той самой секунды, пока она не вошла в дом.
— У меня рак, — простонала Брэнди. — Мне отрежут грудь!
— Нет, нет, не может быть! — бросилась я к ней со слезами.
— У меня вылезут волосы!
— Ну что ж, это не самое страшное, — сказал Джо, изо всех сил пытаясь сохранять видимость спокойствия, — чего-чего, а париков у тебя навалом.
Глава 19
Маммограмма, которую сделали Брэнди, показала наличие у нее в левой груди опухоли диаметром с десятицентовую монету. Биопсия подтвердила худшие предположения — рак. Врач сообщил Брэнди, что клетки опухоли в основном относятся к типу недифференцированных. Она сперва решила, что это хорошая новость, но дальнейшие объяснения врача не оставили никакой надежды.
— Увы, — сказал врач, — чем больше опухоль отличается от нормальных внутренних тканей груди, тем хуже.
Мы с Джо сидели по обе стороны от Брэнди и держали ее за руки, а она объясняла, что еще ей сказали.
— Нужно было мне поехать с тобой, — заметила я.
Выслушивать диагноз со слов Брэнди было настоящей пыткой. Кроме того, я даже боялась представить себе чувства подруги, когда врач выносил ей приговор, состоящий сплошь из медицинских терминов, — так механик бесстрастно перечисляет накопившиеся в машине неисправности.
— Врач сказал, что придется отрезать обе груди. На всякий случай, как он выразился, — голос Брэнди дрогнул. — Он просто мясник, — всхлипнула она. — Не хочу, не хочу, чтобы он вообще ко мне прикасался!
Мы с Джо тревожно переглянулись.
— Я уверена, он предложил лучшее, что можно было в такой ситуации, — сказала я участливо.
— Что ты называешь лучшим? Лишить меня грудей? Да я скорее сдохну, чем дам это сделать!
Она вскочила с дивана и бросилась в свою комнату. Мы с Джо остались молча сидеть рядом. Нам обоим было ясно, что мы, как ни старались, не смогли подобрать тех единственных нужных слов, которые смогли бы утешить Брэнди.
