Ему было то холодно и он укрывался всеми одеялами, которые были в его номере, то раскидывал по постели вспотевшее тело, которе нещадно жалили комары. Лицо, руки, спина горели от укусов и немилосердно чесались. Пашка в очередной раз, чертыхаясь, вставал, зажигал свет, протирал одеколоном укушенные места и делал попытки снова уснуть.
Пока горел свет, подзакусившие комары ехидно посматривали с потолка на свою жертву и разрабатывали план очередного ночного налёта. Как только свет гас, разноголосый хор «вампиров» тревожил Пашкин уставший слух своими кровожадными голосами.
Гостиничные комары были притчей во языцех и постоянной темой закулисных разговоров. Этих тварей не пугали ни поздняя осень, ни запахи сигарет, ни одеколон, ни антикомарийные мази и лосьоны. Они не боялись веников, скрученных газет и даже брошенных в них, в сердцах, тапков. Если они гибли, то оставляли на потолке гордые отметины своего существования. По следам на стенах и потолке можно было догадаться о нелёгком существовании здесь проживающих и о количестве живущих тут кровососов. Они были бесстрашны, в отличной спортивной форме и кураже. Это был особый вид комаров, вкусивших «цирковой крови»…
…Пашка увидел в зеркале серое помятое лицо со вспухшей бровью и грустные глаза. Плеснул себе на физиономию холодной воды и со вздохом произнёс:
— Доброе утро, Ромео! Что будем делать с Джульеттой? — и потом добавил — Да-а! Вид у тебя… У покойников краше и веселее.
Планов на день у него так и не было. Крепло желание сослаться на занятость, на плохое самочувствие и малодушно сбежать от Вали куда глаза глядят. До окончательного решения у него в запасе оставалось ещё несколько часов. Эта отсрочка, встающее осеннее солнце несколько приободрили Пашку. Он заставил себя начать делать зарядку.
По традиции открыл окно, вдохнул полной грудью утреннюю свежесть, улыбнулся и в очередной раз «за руку» поздоровался с клёном, подержавшись за жёлтый листик. Их осталось совсем немного…
Теперь было некому орать: «Пашка, блин, закрой окно!..» Вечно мёрзнущий конопатый южанин «слоновожатый» Славка давно уехал, оставив Буню жить в зоопарке. Его миссия и командировка на этом закончились, он вернулся туда, где работал. С тех пор Пашка жил в номере один без подселения. Особой радости это не приносило, но и лишних хлопот не было тоже. Жизнь молодого служащего проходила в цирке или, в редкие минуты свободного времени, среди осенних улиц и бульваров города, история которого насчитывала не одно столетие. Дежуря, он ночевал на конюшне. Номер в гостинице чаще пустовал, нежели заполнялся Пашкиным существованием. Кроме голых стен, старого шкафа, расшатанного стола и «сиротской» кровати в номере по-прежнему ничего не было. Одна только мысль привести сюда Валю повергала Пашку в стыдливый ужас. Он её отмёл сразу, сосредоточившись на «культурной программе».
Отказаться от грядущей встречи конечно было можно. Каждый раз, когда Пашка смотрел на Валентину, его голова кружилась, как у неопытных альпинистов заглядывающихся на недосягаемый Эверест. Но в то же время очень не хотелось сегодня упустить шанс побыть хоть раз в жизни со своей мечтой вот так близко, не за кулисами, поговорить не о школьных уроках и «сальто-морталях», а о чём-нибудь ещё. Тем более, что завтра самолёт унесёт её в другой город, оттуда в другую страну, и кто ведает, встретятся ли они когда-либо ещё?..
Мысли его скакали трусливыми зайцами, сердце, от эмоций и волнения, сбивалось с ритма. Успокаивал он себя, как заклинанием, словами: «Ещё есть время!..»
— Надо с Захарычем посоветоваться, заодно денег подзанять у кого-то! — пришла очередная мысль, которая несколько уравновесила беспокойное состояние молодого парня. — Точно! Всё, умываться и бегом в цирк!..
Пашка стремительно и чрезвычайно сосредоточенно выполнял на конюшне все положенные утренние дела. На вопросы своего наставника отвечал коротко и подчас невпопад. Захарыч тихо поглядывал на своего помощника и с улыбкой покачивал головой. Потом пришла пора пить чай — утренний ритуал никто не отменял.
— Тебе бы погулять с Валей на прощание, Петрович сказал, что они завтра улетают. — Захарыч испытывающе скосил глаза на Пашку и смачно отхлебнул крепко заваренную бордовую жидкость.
— Надо бы… Валя пригласила. Только — вид у меня… да и… — Пашка замялся.
— Вид у тебя нормальный, пацанский. Не барышня, чтобы разряжаться. Одет чисто, опрятно, чего ещё надо! Не одежда красит человека, а наоборот! — сказал Стрельцов по-мужски убедительно и твёрдо. В голосе его слышались суровые нотки, словно он отчитывал кого-то за своего помощника. — Кстати, у меня тут заначка без толку валяется, заберёшь! Потом сочтёмся…
Уверенный тон старика немного приободрил Пашку. Он позавтракал, доделал необходимое и рванул в душевую. День только набирал обороты, приближаясь к полудню…
Пашка «почистил перья», одел всё самое лучшее, что было в его гардеробе. В кармане похрустывал «золотой запас» Захарыча, который обеспечивал независимость и гарантировал посиделки в кафе. Пашка почувствовал себя уверенней, настроение его зазвучало мажором.
— Ты, это, сынок, давай, не тушуйся!.. — Захарыч приобнял своего помощника, резко развернулся и пошёл к лошадям, фальшиво покрикивая то на одного коня, то на другого, словно они делали что-то недозволенное, мирно стоя в денниках и переглядываясь друг с другом.
Пашка настроился и направился было в гостиницу к Валентине. Толком они вчера не договорились о конкретном часе встречи. Но по своему опыту он знал, что цирковые, после окончания, раньше полудня не встают. На часах уже шёл второй час дня. Пора!..
По пути он решил сделать прощальный круг по фойе пустующего цирка, давая себе ещё немного времени для большей уверенности, а Вале, тем самым, дополнительную возможность собраться, чтобы не застать её врасплох…
Буфетные полки первого этажа пустовали, оставив только салфетки и пластиковые стаканы с трубочками на недосягаемой высоте. На фанерной выгородке нарисованный клоун держал в руках радугу с призывной надписью: «Фото на память». Фикусы и прочая диковинная растительность, стоящая, как на параде, вдоль широких стеклянных окон, изображала ботанический сад и создавала иллюзию вечного лета. Пустующие вешалки выстроились шеренгами, ощетинившись сталью хромированных крючков. Царили тишина и покой. Цирк тоже не торопился просыпаться, устав за неделю от зрителей и суеты представлений…
Пашкины шаги одиноко печатались по истёртому мраморному полу и гулко отзывались в стенах, увешанных афишами гастролёров. Появился рисованный плакат со стремительно летящей воздушной гимнасткой и подписью «Ангелы».
— Хм, Валя!.. — невольно вслух вырвалось у Пашки.
— Хм, Пашка! — в тон отозвалось в ответ Валиным голосом.
Пашка оторопел, глядя на «говорящий» плакат.
— Добрый день, труженник! Я его жду, а он, видите ли, гуляет! — получил шутливый выговор откуда-то со спины. Пашка резко обернулся. Валентина стояла в боковом проходе, в приоткрытых тяжёлых шторах и улыбалась. Она была дорого и со вкусом одета в коротенькую «дутую» куртку, отливающую чёрным глянцем, узкие коричневые брюки в мелкий вельвет и чёрные полусапожки на высоком каблуке, перетянутые ажурными серебряными пряжками. Белый лёгкий шарфик игриво выглядывал из-под подбородка девушки. Пахло тонкими нежными духами. Перед ним стояла ожившая картинка из роскошного журнала иностранной моды. Пашка еле устоял на ногах. Он проглотил слюну, оторопело спросил:
