Пожалуй, «Грибы с Юггота» в наибольшей степени оказываются связаны с главной творческой стезей Лавкрафта — с его прозой. Некоторые сонеты напрямую отсылают читателей к уже написанным рассказам (например, «Ньярлатхотеп» — к одноименному тексту 1920 г., а «Отчуждение» — к «Загадочному дому на туманном утесе»), образы из других будут использованы при создании более поздних текстов. (Вплоть до названия всего цикла, которое окажется весьма оригинальным образом обыграно в рассказе «Шепчущий в ночи».)
Однако сонеты из «Грибов с Юггота» все-таки ближе к текстам того периода творчества Лавкрафта, когда он и в прозе больше ценил туманные намеки и символы, нежели открытые и жесткие картины ужасающего, которым наполнены рассказы псевдореалистического периода. Самые жуткие подробности как бы растворены и смягчены в колеблющемся тумане поэтических строчек, как это, например, сделано в сонетах «Лампада» или «Голубятники».
Сонеты из «Грибов с Юггота» оказались наиболее совершенными стихотворными произведениями Лавкрафта и одновременно прощанием с попытками всерьез идти по «дороге поэтов». Поэзии он окончательно предпочел прозу. Причем прозу, во многих случаях одержимую стремлением подробно и якобы реалистично изобразить неописуемое, немыслимое, то, что изначально не может быть правдоподобно обрисовано.
При этом Лавкрафт не отказался от попыток публикации «Грибов Юггота» — одиннадцать сонетов были изданы в «Уиерд Тейлс» в 1930 и 1931 гг., пять, при посредничестве Б.К. Харта, появились в «Провиденс джорнэл». Еще ряд стихотворений можно было обнаружить на страницах различных периодических изданий, преимущественно любительских, пока, наконец, собрание сонетов не было опубликовано целиком в 1943 г.
Переработка чужих текстов отнимала много сил, особенно когда Лавкрафт невольно увлекался текстом и принимался не столько переделывать исходное произведение, сколько создавать на его базе собственное. Так и произошло с повестью «Курган», основой для которой послужило очередное сочинение Зелии Бишоп. Она прислала соавтору даже не полноценный текст, а только наметки сюжета о безголовом призраке, появляющемся на вершине кургана в Оклахоме. Отталкиваясь от столь скромного посыла, Лавкрафт сумел создать в конце 1929 г. сложное и увлекательное мистическое произведение величиной более чем в двадцать пять тысяч слов.
Напряженная атмосфера ожидания ужаса возникает уже в первых абзацах повести: «Прошло совсем немного времени с тех пор, как развеялась дымка таинственности, некогда окутывавшая западноамериканские земли. Такое положение вещей, на мой взгляд, во многом объясняется тем, что сама по себе американская цивилизация еще слишком молода… Давно замечено, что европейцы гораздо лучше нас, американцев, улавливают самый дух незапамятной древности; отчетливее воспринимают глубинный ток жизни. Всего пару лет назад мне довелось читать работу одного британского этнографа, так описавшего штат Аризона: “…туманный край, полный легенд и седых преданий… тем более притягательный вследствие своей неизведанности — древняя, ожидающая своего часа страна”»
[278].
Дальше в тексте описано, как излюбленный Аавкрафтом анонимный герой, археолог по специальности, прибывает в городок Бингер в Оклахоме. Главной достопримечательностью этой оклахомской глубинки является курган, находящийся на его окраине. С этой возвышенностью, то ли искусственной, то ли естественной, связана странная легенда: днем на вершине холма появляется сгорбленный призрак индейца, а ночью — мертвая индианка без головы, носящая с собой голубоватый факел. Утверждали, что индеец убил женщину ради ее золотых украшений и закопал на вершине холма. Теперь же призрак убитой не дает покоя и преследует призрак убийцы. Археолог приехал, дабы выяснить, что именно скрывается за этой древней историей. Общаясь с местными жителями, среди которых можно обнаружить и Бабушку Комптон, известную по предыстории «Проклятия Йига», главный герой узнает об ужасных случаях, связанных с курганом. На протяжении ряда лет на его вершине пропадали люди, а призраки действительно существуют, и каждый сможет их заметить и днем, и ночью. Что тут же и подтверждает сам главный персонаж: «В то же мгновение я увидел искорку, которая не была звездой, — голубоватый светлячок, колыхавшийся на фоне Млечного Пути у самого горизонта, более зловещий и угрожающий, чем угрюмая пустота небес над головой»
[279].
Археолог начинает раскопки на вершине кургана и быстро натыкается на странный цилиндр, внутри которого заключена рукопись, написанная на архаичном испанском XVI в. Вернувшись в город, герой повести, вместе со своими местными знакомыми, принимается за чтение текста, принадлежащего перу конкистадора Панфило де Замаконы.
Этот испанский искатель приключений, родившийся в Астурии и перебравшийся в 1522 г. в Новый Свет, в 1540 г. принял участие в экспедиции Франсиско Васкеса де Коронадо, разыскивавшей легендарные золотые города Сиболы. После долгих странствий Коронадо и его сподвижники так и не нашли золота, «всего лишь» открыв Большой каньон и реку Колорадо. Однако Замакона, подружившись с индейцем по имени Разъяренный Бизон, узнал у него, что золотые города существуют, но находятся под землей. Разъяренный Бизон пообещал конкистадору показать проход к городам, но идти с товарищем в земные глубины наотрез отказался.
Индеец оказался честным проводником, и Замакона, проблуждав по подземельям, украшенным изображениями Йига, проник в обширную подземную полость, большую, чем любая из известных людям пещер. Пробираясь по подземному миру, конкистадор заметил каких-то странных существ, вызвавших у него приступ безотчетного ужаса и отвращения. Он поспешил укрыться от чудовищ в заброшенном храме, после чего пережил настоящий шок — все в здании было сделано из золота. Исключение составляет только странный жабоподобный идол на алтаре. Так в «Кургане» Лавкрафт принимается за все более любимую литературную игру в конструирование мифологии — ведь идол окажется изображением бога Цатоггвы (в другом варианте передачи на русский — Тсатоггуа), придуманного К.Э. Смитом. А из дальнейшего текста повести выяснится, что в подземном мире поклоняются не только Йигу, но и Ктулху, известному здесь под несколько упрощенным именем Тулу.
Проснувшись наутро, Замакона услышал человеческие голоса за дверью храма и быстро открыл ее. Он встретил группу «примерно в двадцать человек, вид которых не вызвал у него тревоги. Они выглядели как индейцы, хотя одеждой и тем более короткими мечами в кожаных ножнах не напоминали ни одно из известных племен. Вдобавок их лица имели множество малоприметных отличий от типично индейских»
[280]. Сначала общение не налаживалось, но вскоре Памфило де Замакона с удивлением понял, что может воспринимать мысли собеседников. Так он познакомился с первым из череды чудес подземной ойкумены. Чудовища же, от которых спрятался конкистадор, назывались «гаайотны» и использовались подземными жителями в качестве верховых животных.
