Русское Верховное командование решило продвинуть свои осуществляющие преследование клинья (изза трудностей материально-технического обеспечения), которые в итоге состояли из одной кавалерии, как можно дальше на запад с целью вызвать развал на множестве участков бывшего германского фронта. Затем русские создали бы новую линию фронта, гораздо западнее, которая послужила бы стартовой позицией для их нового летнего наступления. После взятия Харькова эти преследующие передовые части достигли в конце концов Полтавы и Днепра. Так как преследование по сходящимся направлениям, которое русские начали с исходной линии прорыва, осуществлялось только в западном направлении, нашим 4-й и 1-й танковым армиям удалось соединиться (хотя было уже поздно) севернее Азовского моря, затем, наступая в северном направлении, обратить в бегство южную группировку русских сил преследования и, наконец, самим перейти к преследованию без какого-либо предварительного сражения.
Это германское контрнаступление, осуществленное в виде контрпреследования, привело к временной стабилизации нашего фронта вдоль линии, которая удерживалась вплоть до начала летнего наступления русских. Она проходила вдоль реки Донец, затем поворачивала на юг к северной оконечности Азовского моря. Харьков был снова взят в начале марта. Однако этот фронт оказался намного протяженнее, чем фронт вдоль Днепра, который мы первоначально намеревались занять после поражения под Сталинградом. Таким образом, преимущество в виде более короткой линии обороны, пока войска не будут выведены на запад, не было достигнуто.
БОРЬБА ЗА ПЛАЦДАРМЫ
Март и апрель были отмечены многочисленными боями за плацдармы южнее реки Донец, которые пытался удерживать противник. Понятно, что германское командование стремилось прочно закрепиться на южном берегу, поскольку это обеспечило бы оперативные условия для создания фронта, обращенного на север.
Сложившиеся условия предоставили мне редкую возможность тщательно готовить каждую операцию по захвату плацдармов, а затем наблюдать за реальным боем. Я воспользовался столь удобным случаем для повышения опыта командиров, позволив каждому штабному офицеру покомандовать на фронте. Те, что постарше, получали в свое распоряжение боевые группы, а младшие – батальоны. Чтобы избежать ошибок или потерь из-за отсутствия навыков, я распорядился, чтобы за ними наблюдали опытные командиры. Затем проводил обсуждение хода боевых действий, как на учениях.
Особенностью тех боев было упорство, с которым русские обороняли эти плацдармы. Не имея в своем распоряжении танков, они оказались в невыгодном положении. Но с другой стороны, у них было и преимущество, поскольку их батареи на северном берегу получали легкую добычу, едва германские войска выдвигались к самой реке или в населенные пункты вблизи берега. В итоге за явно удачными наступательными действиями наших войск часто следовала неудача в достижении цели. В подобных случаях очень заманчиво было ввести в бой имевшиеся в наличии танки раньше времени.
Поведение противника было непредсказуемым. Иногда его командиры низового звена строго выполняли приказ держаться. Если русская пехота терпела поражение, солдаты бросались лицом в снег и лежали неподвижно, притворяясь убитыми. Обычно такая уловка не проходила только потому, что все люди оказывались в одинаковых позах. Разумеется, «мертвецы» имели обыкновение исчезать ночью всякий раз, когда у нас не хватало сил на облаву.
Другие младшие командиры русских действовали явно наперекор полученным приказам. Особенно это было заметно в начале года, пока Дон оставался замерзшим, когда они передвигались по льду, преследуемые огнем со своей стороны. Некоторые подразделения повторяли попытки перейти реку до самой весны, пока лед не растаял. Многие расстались с жизнью, пытаясь переплыть в ледяной воде. Другие, не выдержав холодной воды, карабкались на торчащие из реки деревья.
Эти стычки продемонстрировали слабость пехотных дивизий, в которых нет бронетехники. Дивизия, недавно прибывшая из Франции, стояла восточнее нас и проводила такие же операции по захвату плацдармов, что и моя, но без танков успеха не имела.
Теперь я снова оказался в подчинении 57-го танкового корпуса, который был мне знаком прежде. Поэтому ко мне прислушались, когда я отказался помочь соседним дивизиям, предоставив им свои танки. Мой собственный опыт говорил о том, что командиры, не привыкшие к танкам, могут неправильно ими распорядиться. Я одолжил им не только танки, но и пехоту, закаленную в танковых боях, но под моим личным командованием. Я сопровождал эти боевые группы и предложил использовать во взаимодействии с танками штурмовые роты при условии, что сам буду наблюдать за ходом операции.
Энтузиазм, с которым приняли мои предложения в штабе корпуса, отразился и в ряде других указаний. Я мог, например, откладывать начало некоторых атак на том основании, что слишком велика доля участвующего в них пополнения. Я не раз замечал, что потери можно значительно сократить, если дать возможность этим необстрелянным войскам постепенно акклиматизироваться к боевым условиям и научиться вести себя под огнем. Я наблюдал, как находившиеся в стрелковой цепи молодые солдаты под пулеметным огнем из лучших побуждений пытались немедленно оказать помощь раненому товарищу, что приводило лишь к новым потерям.
После одного из самых кровопролитных боев я похвалил одного начальника штаба батальона, который взял на себя командование, когда ранили его командира. Позже в тот день мне стало известно, что этого молодого офицера тоже ранило, но никто этого не заметил, а он отказался покинуть поле боя, хотя его раны давали ему такое право. На перевязочном пункте я увидел двух военврачей, полностью занятых им: один перевязывал ему руку, другой – голову. Оба медика тоже были ранены. Таков был дух нашей скромной, плохо вооруженной баварско-швабской 17-й танковой дивизии. Я так сильно к ней привязался, что не хотелось даже думать о том, что когда-нибудь придется передавать кому-то командование. Однако это время пришло раньше, чем я предполагал. Затем я наслаждался несколькими неделями отдыха, предоставленного всем частям, выведенным в резерв, неделями без ежедневных потерь, когда можно пожить в чуть более просторном помещении, в чистоте и даже немного заняться спортом. Один любезный офицер организовал доставку моей лошади. Наедине со своими мыслями я катался верхом по степи, изредка бросая взгляд в сторону теперь уже далекого Восточного фронта.
Глава 4
БОЕВЫЕ ДЕЙСТВИЯ НА ОСТРОВАХ
БИТВА ЗА СИЦИЛИЮ. АУДИЕНЦИЯ У ГИТЛЕРА
В июне 1943 года меня вызвали в ставку Гитлера. 22-го Гитлер принял меня в Оберзальцберге во время рабочего совещания. При этом присутствовали фельдмаршал Кейтель, генерал Варлимонт и несколько адъютантов. Кейтель ознакомил меня с моей новой задачей – отвечать за оборону Сицилии в качестве офицера связи при командовании 6-й итальянской армии.
Обязанности, которые возлагал на меня Гитлер, были весьма неопределенными. Рассуждая о возможностях обороны Сицилии, он, как всегда, поражал своим глубоким знанием деталей. Он размышлял, можно ли защитить этот остров двумя германскими дивизиями без привлечения итальянских войск. Одна из этих дивизий уже находилась там, другая была в пути. Гитлер раздумывал также, можно ли использовать для активной обороны остальные 30 тысяч германских солдат, размещенных на острове, – личный состав ПВО, наземный состав люфтваффе, подразделения тыла и т. д.
