Была там еще и Туркменская дивизия, состоявшая из туркмен
[28] и на двадцать пять процентов из немцев. Туркмены обладали множеством достоинств, в том числе сдержанностью и преданностью любому командиру, которого они знали и которому доверяли. Они вели себя лучше, чем я ожидал, но, как все примитивные народы, боялись артиллерийского огня и бомбежек с воздуха, от которых не в состоянии были себя защитить. Хорошие боевые качества они демонстрировали в ближнем бою. Однако им не хватало духовной мотивации, которая заставляет людей идти в бой. Подобно всем тем, кто согласился записаться в так называемые восточные батальоны, туркмены выбрали военную службу по той простой причине, что она позволяла им избежать скудного питания в лагерях для военнопленных и предоставляла большую свободу. Под огнем они часто обращались в бегство, но их легко было собрать и снова повести в бой.
Когда я пришел с докладом к командующему 14-й армией генералу Лемельзену, преемнику генерал-полковника фон Макензена, я застал у него фельдмаршала Кессельринга. Макензен был отстранен из-за разногласий с Кессельрингом. Весной 1943 года, когда он командовал 1-м танковым корпусом, я, будучи командиром дивизии, служил под его началом и научился оценивать его по достоинству.
Совещание длилось несколько часов. Я заметил, что слишком много времени занимали незначительные детали, вроде действий отдельной пары танков. За все время прошлых боев подобные мелочи никогда не были предметом обсуждения для меня и командующего 10-й армией, так как фон Фитингоф всегда придерживался принципа давать общие указания и не вмешиваться в детали управления операциями, что было традиционной практикой в германских армиях. А это совещание командующих группой армий и 14-й армией больше напоминало допрос.
Я доложил Кессельрингу, что имеющиеся в моем распоряжении силы совершенно недостаточны для выполнения поставленной передо мной задачи. Я никак не мог понять, почему именно этот участок фронта избрали для действий самых слабых дивизий. Было ясно, что направление главного удара противника проходило вдоль побережья Тирренского моря, так как он считал его районом наименьшего сопротивления. Кроме того, помимо описанных мной маневров, которые могли привести к разъединению двух германских армий, это было самое выгодное в оперативном отношении направление действий противника. Не раз в ходе боев, происходивших на этом участке, я предлагал усилить лучшими дивизиями именно эту часть фронта. На самом деле такие требования выдвигались всегда и всеми командирами, но в данном случае я был уверен в приоритете моего требования над требованиями командиров других корпусов. Если вообще предполагалось какое-то сопротивление, то его следовало оказать на западном фланге группы армий. Наш корпус должен был совершить на правом фланге разворот, который затем постепенно осуществят все остальные корпуса. Только в таком порядке можно было медленно сокращать линию фронта, если исходить из того, что она проходит через итальянский «сапог» с северовостока на юго-запад.
Думаю, 10-ю армию не оттеснили назад быстрее не просто потому, что недостаточно атаковали, и, следовательно, она могла похвастаться некоторыми локальными успехами в обороне. Я хотел отступить на «Готскую линию». Причина, по которой позже было принято другое, на мой взгляд, ошибочное решение, состояла в том, что надо было все еще удерживать важный порт Анкона. Для меня этот аргумент был лишен логики.
Поскольку мне не хватало полноценных дивизий, фронт нашего корпуса неоднократно оказывался на грани развала. До тех пор пока не подошли такие дивизии, на моем участке не могло быть никакого нормального управления боевыми действиями. В конце концов прибыли следующие дивизии: сначала закаленная в боях 3-я гренадерская моторизованная, затем знаменитая 26-я танковая и 90-я гренадерская моторизованная.
До того, как они прибыли, мои в той или иной степени рассредоточенные дивизии были отброшены в горы юго-восточнее Сиены в результате удара противника на север от Гроссето. В течение двенадцати дней после взятия 4 июня Рима 5-я армия союзников продвинулась на 140 километров – таковы были темпы наступления, которое стало преследованием побежденного противника. Когда в дело вступил 14-й танковый корпус, скорость наступления замедлилась: до 30 километров за неделю с 16 по 23 июня и еще 30 километров в последующие три недели.
12 июня штаб моего корпуса стоял в лесном лагере в Санта-Фьоре, а через четыре дня переместился в Монтальчино, где я пережил несколько самых ужасных моментов. Как все изменилось со времен Кассино и Кастель-Массино! Мы вышли в Тоскану. Я остановился в семье землевладельца из местных дворян. По особенностям поведения семья эта показалась мне чисто немецкой. Гостеприимные хозяева вели счастливую жизнь и никогда не жаловались. Они не отличались высоким культурным уровнем, но, очевидно, были состоятельны. Их юную наследницу со светлыми заплетенными в косы волосами легко можно было принять за уроженку Северной Германии.
Во время одного из ночных переходов машина, принадлежавшая полковнику фон Альтенштадту, разбилась, упав с обрыва, – обычное дело для ночных маршей. Полковник чудом уцелел, хотя и получил серьезные разрывы мышц. Некоторое время он продолжал выполнять у меня обязанности начальника штаба, но в конце концов вынужден был уехать домой на лечение. Там, кажется, пошел на поправку, но накануне выписки из госпиталя умер от тромбоза. Как часто в минуты кризиса он поднимал нам настроение благодаря своему неунывающему характеру! Теперь он скончался за несколько секунд с песней на устах. Моего штаба времен Кассино больше не было.
На новых квартирах мне пришлось расстаться с надеждой, которую я все время лелеял: увидеть своих детей после войны целыми и невредимыми. В рукопашном бою мой сын был ранен в предплечье, – это ранение было восьмым, – гипсовая повязка вызвала гангрену, и руку пришлось ампутировать.
Вдобавок к трудностям на фронте прибавилась еще одна, до того нам незнакомая. Тыловые районы прифронтовой полосы уже не были безопасными, в них хозяйничали партизаны, вылазки которых приобрели регулярный характер. Особенно часто они устраивали засады на дорогах в лесистом районе севернее Масса-Мариттима. У нас не было другого выхода, кроме как изменить маршрут снабжения либо вести кропотливую работу по расчистке дорог. Полевой штаб корпуса нельзя было размещать позади центрального участка фронта, поскольку линии связи шли бы тогда по местности, которой угрожали партизаны. Поэтому, пока мы не переправились на севере через Чечину, он размещался левее центра. До дивизий можно было добраться лишь кружным путем через Вольтерру и Сиену.
Благодаря усилению фронта за счет прибывших танковой и гренадерской моторизованной дивизий наступление противника замедлилось. Поэтому я надеялся хотя бы на некоторое время организовать сдерживающую оборону на реке Чечина. Тем временем началось вторжение союзников в Нормандию. Для нас на Итальянском фронте стало большим облегчением, когда туда отправили значительную часть авиации противника. Мы в то время не знали, до какой степени сократились перед нами силы союзников ради нужд фронта во Франции. С июня и до начала августа еженедельно выводилось по одной их дивизии. Италия стала второстепенным театром боевых действий.
