В то время, когда мы еще только двигались на позиции у Арно, Высшее командование уже задумывалось о том, как долго их надо удерживать. Это было совершенно несвойственно для ОКБ – сдавать позиции, которые еще не прорваны противником. «Готская линия» была еще не готова. На самом деле новая позиция никогда не бывает готовой. Лично мне эта линия не нравилась, потому что, будучи расположена на склоне, она опять была открыта для противника. На больших участках она проходила через лесистую местность. Чтобы создать сектор обстрела, необходимо было вырубать деревья на значительной площади, что делало наши позиции еще более заметными. Опыт научил меня, что такие лесные позиции, имеющие ограниченный радиус обзора, легко потерять в случае просачивания противника. Когда мы еще вели боевые действия в центре Италии, я, помнится, слышал жесткую критику этой «Готской линии» со стороны специалистов по боевым действиям в горах.
Как бы то ни было, существовали веские причины оставить позиции у Арно, самой важной из которых была Флоренция. Германское Верховное командование не хотело нести ответственность за возможное разрушение города. Фельдмаршал Кессельринг всегда ратовал за бережное отношение к итальянским городам. Кроме того, едва ли мы сумели бы прокормить ее население. Флоренция находилась не на моем участке, но у меня были те же проблемы. Нелепо думать, что разрушение, к примеру, уникальной площади в Пизе с ее уникальным собором, Кампанилой и Баптистерием можно оправдать только тем, что немецкий военачальник пожелал удерживать оборонительную линию вдоль Арно, а не чуть дальше, по лесам и холмам. Хотя Лукка стояла дальше от линии фронта, она, как и Пистоя на левом фланге моего корпуса, содержала бесценные произведения искусства. Кроме того, там находилось множество фресок, которые невозможно было предохранить от повреждения. Были они и в небольших селениях, как, например, фрески Филиппе Липпи, которые я «обнаружил» во всем остальном ничем не примечательном Прато. Работа над этими фресками заняла у художника шестнадцать лет, и они представляли собой уникальный пример изменений, произошедших между первой и второй половинами Кватроченто.
Менее очевидным был тот факт, что оборона позиций у Арно поставит под угрозу художественные произведения из галереи Уффици, которые должны были быть надежно спрятаны. Из-за опасности бомбардировок авиацией союзников эти картины были заранее перевезены из Флоренции в сельскую местность, однако они не стали от этого неуязвимыми для артиллерийского огня. Фактически они находились прямо в эпицентре боевых действий. Мы испытали странное ощущение, когда на какой-то вилле, занятой под батальонный штаб, обнаружили запертую комнату, в которой хранились бесценные сокровища без всякой охраны. Специально подобранные и проинструктированные группы, а также штаб корпуса и штабы дивизий делали все возможное, чтобы спасти эти произведения искусства, иногда подвергая себя опасности. Печально, что все наши усилия попали под подозрение из-за конкурировавшей с нами «спасательной» деятельности специальных команд Геринга.
Мы оставили Флоренцию в ночь на 2 августа и постепенно вывели все войска с фронта у Арно. 18 августа я перевел штаб корпуса из Пистое далеко на запад, на позицию севернее Баньи-ди-Лука, так как в тот момент мне дополнительно поручили контролировать весь участок побережья до самой Генуи. Без особых боев наш корпус медленно отходил к «Зеленой линии».
Однако и в местах, удаленных от фронта, на горных дорогах жизнь становилась все более опасной. Значительная часть итальянского населения выступала против своего бывшего союзника. Маршруты нашего отступления на протяжении ста километров пролегали по не защищенным растительностью дорогам, ведущим в долину реки По, которые мы не могли контролировать. Партизаны нападали каждый день, и их трудно было схватить, потому что они передвигались высоко в горах. Кто-то из них подчинялся коммунистам, кто-то англичанам. Так называемых патриотов сразу можно было отличить от коммунистов. Случалось, что наши грузовики перехватывали партизаны-буржуа, которые считались со знаками Красного Креста, пропускали его машины и предупреждали о засаде красных партизан на той же дороге.
Оправданный гнев, порождаемый такими налетами, особенно в критической ситуации, и тот факт, что злоумышленников не удавалось поймать, приводили к репрессивным мерам со стороны немецких войск. Однако партизаны избегали этих репрессий, которые, к сожалению, обрушивались на невинных людей, вызывая тем самым эффект, обратный ожидаемому. В результате все больше и больше людей начинало ненавидеть немцев. Основная масса итальянцев мечтала только дождаться окончания войны и жить в мире. Когда партизаны терроризировали какие-то деревни, немцы рассматривали их жителей как участников заговора. Однако неправильно было всегда возлагать на них ответственность за действия террористов. Разумеется, были люди, готовые помогать этим бандам, но большинство действовало по принуждению. Практически каждый дом обязан был предоставлять убежище для людей и оружия, каждую женщину или ребенка уговаривали или заставляли быть агентом или осведомителем. Я с большим трудом противостоял таким заблуждениям и отдал приказ о наказании виновных с германской стороны. Это было нелегко, особенно в тех дивизиях, которые подчинялись мне только в тактическом отношении, но не находились под моей дисциплинарной юрисдикцией.
Такое развитие событий лишило фашистско-республиканское правительство поддержки итальянского народа. Организованные этим правительством бригады «чернорубашечников» население ненавидело, пожалуй, больше, чем немецкие оккупационные войска, или союзников-освободителей, или даже партизан, независимо от их политической окраски. Принудительное взаимодействие с «чернорубашечниками» не только не облегчало задачу германских войск, но и осложняло ее, потому что немцы при этом попадали в одну компанию вместе с наиболее ненавистными для населения людьми. Однако мы были не в том положении, чтобы отказываться от услуг шпионов, информировавших о действиях партизан.
Разведка в глубоком тылу противника показала, что обстановка среди населения там не намного лучше, за исключением того, что оно не опасалось терроризма или неоправданных репрессий. Тем временем итальянцы, которые оказались вовлеченными в боевые действия, в основном бросили население на произвол судьбы. В конечном счете это было население страны, которая достаточно долго воевала на стороне Гитлера против союзников. Будучи слабыми экономически, итальянцы переживали такую же катастрофическую ситуацию с продовольствием, что и немцы. Выступавшие на стороне союзников итальянские политические партии, которые стали вновь разрешены, поносили друг друга. Противник начал вербовать партизан на военную службу, что обеспечивало людям деньги и еду.
Война перешла из стадии чисто военной в стадию военно-политическую – верный признак ее близкого конца.
Обострившаяся из-за партизан обстановка заставила меня перебраться на квартиру в деревню. Немецкого генерала Кризолли партизаны застрелили вскоре после того, как я побывал у него на завтраке, устроенном по поводу его отъезда из корпуса.
В то время как соседний корпус, находившийся слева от меня, под непрерывным натиском противника со стороны Флоренции отступал к Болонье, наш 14-й танковый корпус все еще оставался на своих позициях и не подвергался атакам. Мой штаб у виллы Коллемандина находился на южной оконечности Апеннинских гор, тогда как другие корпуса были уже в северном конце долины По. Стояла пора сбора урожая, изображенная на картинах Беноццо Гоццоли в Кампозанто в Пизе. В полдень я обычно бродил по лабиринтам обширных виноградников. Под синевато-стальным небом виноградные листья постепенно меняли свой цвет – сначала на желтоватый, потом на постепенно темнеющие оттенки красного. Меж листвы свисали спелые грозди синего бархатистого винограда. Среди сборщиков винограда обычно царило веселье. Юноши и девушки стояли босыми ногами на приставных лестницах, щебетали и распевали песни. Когда они опускали заполненные корзины на землю, было много визга и щипков, и смеющиеся пары падали на траву. Молодая крестьянка показала из-под большой флорентийской шляпы свое симпатичное личико и блестящие зубки. Эта женщина с широкими плечами и бедрами была олицетворением здоровья и плодородия. Среди темной травы паслись белые барашки без единого пятнышка, с блестящим розоватым отливом шерсти. Остановилась запряженная волами повозка, чтобы загрузить полные корзины. У белых волов были шкуры унылого пергаментного цвета, над ярмом возвышались громадные рога размахом в два метра. Сладкие ягоды везли домой, и там начиналось их утаптывание босыми ногами, в котором принимали участие все бывшие на ферме мужчины, женщины и дети. Сладкий аромат свежего виноградного сока наполнял воздух, добавляя остроты в запах обожженной солнцем земли.
