– Протухшая селедка! Великолепно! Бесподобно! Где бы записать, чтоб не забыть? Хотя для той девицы, которую он сегодня целовал на стоянке, тухлой селедкой являешься ты. Она, конечно, еще совсем юная, но, согласись, дорогая, лучше без проблем переспать с двадцатилетней девчонкой, чем два часа раскочегаривать шестидесятилетнюю старуху.
Стальмакова вскочила:
– Тварь!
– Сука!
– Я тебя ненавижу!
– Взаимно!
– Чтоб ты провалилась, корова перетянутая!
– На себя посмотри, я, по крайней мере, могу улыбаться.
– Ах, ты…
– Прекратите немедленно! – взревел подлетевший Константин Вольдемарович. – Я просил не устраивать разборок на съемках! За пределами студии можете хоть поубивать друг друга… – он осекся. – Нет, смертей нам достаточно. Можете повыдирать друг другу волосы, вы все равно носите парики, но здесь чтобы вели себя как шелковые… я не потерплю склок!
– Что ты сказал? – Серебрякова сделала шаг навстречу Ручкину.
– А ну, повтори, – Нателла тоже двинулась к режиссеру.
– Что с вами, вы чего, эй…
– О каких париках идет речь?
– Костя, поясни!
– Но ведь вы… это… ну, я…
– Да как ты смеешь, у меня всю жизнь свои волосы, я ненавижу парики!
– Аналогично! – вторила Лилиана.
– Ну… я, может… это… погорячился…
– Он нас оскорбил, Лилиана, как такое возможно?
– Непростительно!
– В душу плюнул!
– Растоптал!
– Убил!
Серебрякова с Нателлой стояли бок о бок, сверля Ручкина испепеляющими взглядами. Затем Нателла резко повернулась и удалилась, Лилиана последовала за ней.
В туалете, стоя у зеркала, Стальмакова придирчиво осматривала лицо. Идея Карповна все же успела зачесать ее волосы назад.
«Фу, как отвратительно! Хотя… должна признать, лоб у меня идеальный, гладкий, как попка у младенца. Пусть завистники любуются и дохнут от гнева! Что называется, покажу товар лицом, надоело читать в прессе, что мой лоб весь испещрен шрамами».
Влетев в туалет, Лилиана негодовала:
– Какой подлец, при всех заявить про парик, не прощу ему такого оскорбления!
– Не говори.
Какое-то время актрисы критически рассматривали свои отражения в зеркале, потом Нателла спросила:
– Это правда?
– Ты о чем?
– Ты действительно видела Дениса на стоянке?
Серебрякова победоносно улыбнулась.
– А ты как считаешь?
– Не собираюсь играть в угадайку.
– Нет, успокойся, я его не видела, просто решила немного тебя позлить.
– Признаю, тебе это удалось.
– Я рада.
– А я рада, что ты рада, но… мы же договорились – о любовниках ни слова.
– А зачем ты сказала про селедку?
– Вошла в роль, извини.
– Ладно, проехали.
– Ли, ты действительно выглядишь неважно.
– Какая же ты все-таки сука!
– Я научилась этому у тебя, ты ведь старше…
– Я старше, интересно, в каком месте?
– Во всех, дорогая.
– Мерзавка!
– Стерва!
Серебрякова уставилась на свои ногти.
– Если бы мы не были актрисами, уверена, могли бы стать лучшими подругами.
– Сто процентов.
– Но… мы актрисы.
– Поэтому ты для меня так и останешься потаскухой.
– А ты для меня – старой сукой.
Серебрякова рассмеялась.
– Ладно, хорошо играть, мы здесь одни. У тебя проблемы со здоровьем?
– В последнее время голова раскалывается, сил нет. Сегодня чуть в обморок не грохнулась.
– У врача была?
– Нет.
– Так иди, чего ты ждешь?
– Боюсь.
– Ты не меняешься… трусихой была, трусихой и осталась. Слушай, а давай на выходные рванем ко мне в коттедж, посидим…
В туалет зашла Идея Карповна. Серебрякова быстро нацепила на лицо маску гнева.
– Лилиана, ты – самая посредственная актриса, с которой мне приходилось работать!
– Закрой рот, шлюха!
Идея Карповна скорчила гримасу. И сколько можно друг друга ненавидеть? Неужели эти актрисульки не устали прыскать ядом?
Как только гримерша скрылась в кабинке, Нателла подошла к выходу, громко крикнула Серебряковой: «Сука», – и, подмигнув ей, вышла.
Лилиана Всеволодовна включила воду.
«Надеюсь, Идея не стояла под дверью и не слышала нашего разговора. В противном случае…»
Через час приступили к съемкам сцены, в которой Лилиана должна была дать пощечину Нателле. После трех неудачных дублей Ручкин не выдержал:
– Лилиана, улыбка должна быть ехидной, а не отвратной! Не забывай, она – твоя сестра, когда ты называешь ее шлюхой, старайся…
– Она увела у меня мужа, а я, по-твоему, должна одаривать ее улыбкой?
– Не по-моему, а по сценарию, то, как ты смотришь, не годится, немного помягче.
– Я не могу.
– Можешь! В первую очередь вы все-таки сестры, и какой-то мужик не в силах заставить вас забыть все хорошее, что было в прошлом.
– Постараюсь, – Серебрякова опять почувствовала недомогание и легкое головокружение. Хлопушка, мелькнувшая перед глазами, заставила ее вздрогнуть.
– Мото-о-ор! Начали!
– Ты недостойна называться моей сестрой, – начала Серебрякова, – я тебя никогда не прощу!
– Вспомни, как мы жили раньше, до того, как ты встретила Андрея.
– Не хочу тебя слушать! Вон из моего дома, грязная шлюха! – Лилиана размахнулась и больно ударила Нателлу по лицу.
Стальмакова вскрикнула.
– Отлично! – Константин Вольдемарович остался доволен. – Замечательно!
Нателла пришла в себя и заорала:
– Ты, сука, с ума сошла?
– Извини, дорогая, не рассчитала удар.
– В чем дело?
– Она ударила меня по-настоящему! – Нателла повернула голову, и Ручкин увидел: левая щека Стальмаковой пылает.
– Но это было потрясающе!
– Ты специально, – процедила Стальмакова.
– Нет, клянусь!
Нателла убежала к себе.
