Тем временем батальоны Дагестанского полка поднялись на Гуниб и с запада.
Захват Гуниба свершился столь внезапно и такими большими силами, что помышлять о серьезном сопротивлении уже не приходилось.
Ультиматум
На рассвете 25 августа Барятинский по привычке навел свою зрительную трубу на вершину Гуниба и с изумлением обнаружил там своих солдат.
Вскоре он получил сообщение, что все колонны уже на Гунибе и что ими осажден аул, в котором укрылись оставшиеся в живых мюриды. Не мешкая, Барятинский отправился к месту событий.
Прибыв на Гунибское плато, наместник ужаснулся следам штурма. Позже, в отношении военному министру Н. Сухозанету, он писал о событиях на Гунибе:
«…Между тем партия мюридов, человек до 100 из числа бежавших врассыпную от укреплений, отрезанная от аула, собралась на лесистом холме влево от ведущей к аулу дороги и там, засевши за камнями, открыла частую пальбу по поднимавшимся снизу ротам Ширванского полка. Одна, а вслед за ней другая рота этого полка были направлены, чтобы выбить мюридов из-за камней.
Горцы, не видя никакого спасения, выхватили шашки и кинжалы и бросились навстречу ширванцам; тут завязалась хотя непродолжительная, но жаркая и кровавая рукопашная схватка; сброшенные с холма мюриды кинулись на стоявший внизу у неприятельского орудия караул наш, но преследуемые с тыла, были отброшены вниз к небольшому ручью, где окружены со всех сторон и истреблены все без исключения».
Мимо несли раненых, и Барятинский жаловал их георгиевскими крестами. А юнкера Апшеронского полка Кушнарева, который первым взобрался на Гуниб, главнокомандующий не только наградил, но и произвел в капитаны.
В версте от аула Гуниб, у чудесной березовой рощи, Барятинский сошел с коня и сел на большой пологий камень. Во время трудного подъема напомнила о себе подагра, которой наместник страдал уже несколько лет.
Вокруг аула уже стояли полки, готовые сровнять его с землей. Но Барятинский велел подождать со штурмом и послать к Шамилю парламентера с требованием о сдаче. Он еще не оставлял надежды пленить грозного имама и представить его царю, как обещал это, отправляясь на Кавказ.
Хлопотал о новых переговорах и Даниял-бек, опасавшийся за судьбу своей дочери Каримат.
Лазарев явился в аул и обратился к Шамилю с речью: «Шамиль! Всему миру известно о твоих подвигах, и слава их не померкнет. Если ты, покорясь силе судьбы, выйдешь сегодня к главнокомандующему и передашься великодушию государя императора, то спасешь от гибели тысячу человек, оставшихся в живых и тебе преданных. Заверши свои славные подвиги поступком благоразумия и великодушия, а сардар…
[25] будет ходатайствовать перед государем об обеспечении будущности твоей и твоего семейства».
Затем Лазарев передал Шамилю письменный ультиматум Барятинского и вернулся назад.
На Гунибском плато наступило затишье.
Несколько десятков уцелевших мюридов стояли за завалами, готовясь дорого отдать свои жизни.
Шамиль, его семья и ближайшие сподвижники собрались в гунибской мечети, чтобы обсудить последний ультиматум Барятинского. Наместник требовал безоговорочной сдачи, упрекая Шамиля за то, что тот не принял прежние, более выгодные условия.
Одни призывали драться до конца, другие просили Шамиля выйти к Барятинскому, чтобы спасти хотя бы женщин и детей. Но женщины стыдили дрогнувших наибов и только просили дать им оружие.
Шамиль погрузился в тяжелые раздумья. Он уже давно начал понимать, что Кавказ не добьется свободы, пока не станет свободной сама Россия. Что война эта лишь продлевает обоюдную несвободу, перемалывая в своем огненном чреве лучших сынов России и Кавказа. И если теперь примириться, огромная армия вернется назад и взорвет изнутри крепостную державу. И лишь когда бывшие рабы станут полноправными гражданами, в государстве воцарятся свобода, справедливость и любовь к ближнему, как того требуют вера христианская и вера мусульманская.
При Шамиле Кавказ стал другим. Ни пушки, ни штыки, ни огонь уже не в силах были повернуть его историю вспять. Из разрозненных камней имам сложил единое здание Имамата, в котором обитал теперь единый по духу народ.
Джамалуддин был отдан царю как аманат — заложник Шамиля. Теперь наступил черед отца стать аманатом своего народа.
Часть пятая ЗАЛОЖНИК КАВКАЗА
Почетный пленник
Солнце клонилось к закату и уже коснулось горных вершин, когда из аула появился небольшой отряд мюридов. Впереди на белом коне ехал Шамиль, которого узнали все, хотя мало кто видел его прежде.
Войска замерли, а затем разразились громогласным «ура!». Со стороны могло показаться, что Шамиль принимает парад царских войск. Но на самом деле это царские войска принимали Шамиля.
Вышедшие навстречу имаму генералы встретили его с почестями. Никто не требовал от Шамиля сдачи оружия и ничем не умалял его достоинства. Его лишь спросили: зачем он так крепко держится за свой кинжал? «Чтобы ненароком не пустить его в ход»,— отвечал Шамиль.
Барятинский все еще сидел на камне в березовой роще, когда перед ним предстал Шамиль.
Их окружили генералы, свита наместника, конвойные казаки. Все желали стать свидетелями исторического события. С Шамилем было лишь несколько мюридов, остальные ждали поодаль, готовые броситься на всякого, кто посмел бы оскорбить имама.
Шамиль сохранял спокойствие и гордо смотрел на своего победителя. Он решил биться до последнего или убить себя, если бы кто-нибудь посмел его оскорбить. Стоявший рядом Юнус удрученно глядел в землю и нервно засучивал рукава, будто готовясь к драке.
Барятинский почтительно приветствовал Шамиля и объявил, что теперь решение его участи будет всецело зависеть от государя императора. Шамиль отвечал, что уповает лишь на волю Божью и что единственное желание его — закончить жизнь свою в мире и молитве в святых местах.
Наместник был раздосадован тем, что Шамиль не вышел раньше, когда еще можно было успеть к именинам царя. Теперь же все его выгодные предложения отменялись, и Шамилю гарантировалась лишь неприкосновенность его особы и семьи. Но Шамиль все же настоял на гарантиях безопасности и для всех своих сподвижников. Желая поскорее закончить дело, Барятинский согласился.
Лазарев выдал мюридам удостоверения, позволявшие им свободно поселяться в любых аулах.
Барятинский торжествует
26 августа 1859 года исполнилось ровно три года, как князь Барятинский был назначен наместником и главнокомандующим на Кавказе. Добившись того, чего не сумели сделать все его предшественники почти за полвека, Барятинский мог позволить себе быть милосердным.
