Это было не совсем то, что Острогляд ожидал услышать. Но ему удалось не перемениться в лице и вполне спокойно ответить:
– Значит, разговаривать о мире сейчас вы не желаете?
– Какой мир может быть между воинами Христовыми и варварами, разоряющими нашу священную землю?
– Это решение патрикия Куропаса или самого Романа?
– Роман август поручил патрикию Иоанну изгнать скифов из державы ромеев. И это будет сделано.
– Ты так уверен? – Острогляд осмотрелся, но не увидел никаких признаков большого войска.
– У патрикия Иоанна хватит сил, чтобы сбросить вас в море. Закончилось то время, пока вам потворствовал дьявол и вы убивали беззащитных поселян. Теперь вам противостоят лучшие полководцы Романии: Иоанн Куркуас, Варда Фока и стратилат Феодор. И вас постигнет та же ужасная судьба, что и всех врагов хранимой Богом державы ромеев.
– Я передам твои слова воеводе Мистине Свенельдичу и боярам, – ответил Острогляд, понимая, что более точных сведений тут ему не сообщат.
– Пришлите ваш ответ завтра в полдень на это же место.
С этим послы разъехались. Бояре ждали Острогляда во дворце, где обитал Мистина со своей дружиной, и все сразу смогли выслушать привезенные вести.
Поначалу все молчали, глядя на Мистину и ожидая от него слова. А он перебирал в памяти услышанное, пытаясь понять, где же подвох.
– И грек не сказал, каким образом они собираются нас уничтожить? – уточнил он наконец.
– Нет. Божьим гневом все пугал.
– Но предупредил, что у нас есть еще два-три дня? Смотрите, братия, – Мистина окинул бояр взглядом. – Нам предлагают сдать добычу и проваливать, но не говорят, а как могут нам помешать уйти со всей добычей вместе. Мы можем хоть завтра сесть на свои лодьи и отплыть. У нас есть на это два-три дня. И непонятно, как Куропас думает нам помешать. Сдается мне, у него вовсе не такие уж большие силы. По сути дела, он нам предлагает разойтись без битвы. Если он сказал правду, что Роман приказал выгнать нас из Пафлагонии, – он сделал все, чтобы без сражения нас избыть.
Бояре переглянулись, каждый пытался понять по лицам: одинок он в своем желании или нет?
– Так, может… и разойдемся? – первым предложил Родослав. – Большая, что ли, охота драться?
Мистина тоже всматривался в лица, думая о своем; глаза его превратились в две стальные заслонки, скрывая мысли.
– Этот же Куропас – главный царев воевода, правда? – подхватил Вышегор. – И войско все при нем? Говорили, нам все так легко дается, потому что войско все на восток ушло, с сарацинами воевать – а теперь мы на это самое войско и вышли?
Мистина значительно кивнул.
– У меня в дружине шестьдесят пять голов осталось из ста десяти, и из тех – двадцать два нынче хворают, – мрачно сказал Добрин. – Одни в лихоманке этой – день в жару трясется, день здоров. Другие брюхом маются. От брюха уже трое умерло. А все, я думаю, вода здешняя. Хоть и в крине мараморяной, а дурная вода.
– А вот Остряга сказал, тут тоже двери в Навь близко? – вспомнил Земислав. – Может, оттуда нави лезут, вот и косят людей?
– Да я видел ту пещеру, – припомнил Творилют. – Не лез оттуда никто.
– Так не увидишь, простым глазом, это только волхвы увидят.
– К лешему ваших волхвов! – перебил Зорян. – Делать-то что будем – биться или уходить?
– Уж теперь откладывать некуда, надо решать, – кивнул Тородд. – Если уходить – то пора по-всякому, иначе домой до зимы не поспеть. Или биться… и если одолеем, то оставаться до весны.
– Это если одолеем… А тут, вон, не те селяне с дубинами, что от одного свиста разбегаются.
– Буеслав свистел знатно, чисто змей. Да где он теперь…
– У Перуна…
– Скоро все за ним пойдем, там и встретимся…
– Ну, Свенельдич! – окликнул Родослав Мистину. Всех беспокоило его молчание. – Чего нам дожидаться-то, коли сам царев старший воевода с большим войском явился? Пока все живы, давай, вели на лодьи садиться, да поедем-ка домой! Погуляли мы тут славно, добычи взяли – не увезти.
По скамьям пролетел ропот согласия.
– Не вбыль ведь вокруг моря ходить!
– Когда-то надо и домой заворачивать!
Окидывая взглядом лица, Мистина видел, что эту речь поддерживают вслух или хотя бы мысленно большинство славянских бояр. Молчали наемники и сотские из старой Ингваровой дружины: Тормар, Ивор, Кари Щепка, Трюгге, Оддгейр, Радорм.
– Хавстейн, а ты что скажешь?
Тот двинул бровями:
– Что я скажу? Мы получили то, что нам обещал конунг. Добычи у нас довольно, потери тоже немалые. Ты знаешь почему – во всякую битву мы шли в первых рядах, и никто из нас не жалел своей жизни.
– Это правда, – уважительно кивнул Мистина.
– Мои люди считают, что на это лето довольно. Если ты решишь повернуть назад, мы не возражаем.
Бояре взглянули на Мистину поувереннее: если вождь наемников, в походе бывший правой рукой воеводы, высказался за возвращение, то уж верно Мистина прислушается к нему.
– А ты, Тормар? – Свенельдич взглянул на скамью, где сидели потомки Олеговых хирдманов.
– Если говорить о добыче, то мы довольны… – начал тот.
Он хорошо знал Мистину и видел: тот молчит не потому, что ему нечего сказать. Он-то для себя все решил с самого начала и сейчас лишь хочет выяснить настроения войска. И пока его ожидания оправдываются.
– Но мы сюда не за одной добычей пришли, ты это хочешь сказать? – выкрикнул более нетерпеливый Ивор.
– Истину глаголешь! – Мистина наконец оживился лицом, выразительно ткнул в его сторону пальцем. – Мы пришли сюда не за одной только добычей. Мы пришли сюда, чтобы научить греков нас уважать. Заставить с нами считаться. Мы не будем ходить сюда походом каждый год, и нам нужен договор с царем, чтобы сбывать наших бобров и покупать взамен паволоки.
– Так разве мало научили! – Вышегор хлопнул себя по коленям. – Полцарства греческого на дым пустили!
– Выходит, мало! – ответил Кари Щепка. – Не хотят греки мириться, а хотят драться, только же сказали!
– Греки хотят драться! – повторил Мистина, голос его стал жестким. – Нам прислали вызов. Мне, как воеводе Ингвара, прислал вызов старший воевода Романа. Каждый из нас теперь бьется уже не за добычу, а за честь своего вождя и державы. И за свою, само собой. Да, мы можем теперь сесть на суда и уйти в море, – он кивнул в сторону окна, откуда виден был зеленовато-голубой шелк бухты. – Но уйти после того, как тебя вызвали на поединок – это называется бежать. Это называется струсить и покрыть себя позором. Куропас вернется к своему царю гордый, как петух, и скажет: стоило мне показаться в Пафлагонии, стоило только вызвать этих «рыжих» на бой, как они поджали свои вонючие хвосты и сдернули, только пятки засверкали! Вот что он скажет! И будет гордиться собой, и позорить нас перед всеми князьями на свете. А сколько мы здесь сел пожгли, горшков побили и девок перещупали – про это в Царьграде и знать не будут. И если на будущее лето Ингвар пришлет послов, с ними и разговаривать не станут. Хорошо, если на яму не посадят. Мы пришли сюда с войной, и мы не уйдем без договора о мире. А для этого нужно, чтобы сами греки о нем попросили. И раз они все ходят такие гордые и предлагают нам бежать, значит, били мы их пока недостаточно.
