Борис молчал.
— Папа был бы счастлив иметь с нами общее дело. Оно и надежнее, вести все дела с родственниками! И внука ему хочется… Мальчика.
Борис молчал.
— Оформить можно на меня, на папу ты, ясное дело, не захочешь. Тогда и алименты твои не увеличатся, не бойся. Папа согласен на меня оформить. Сначала, конечно, на папу как члена правления, а после он переведет фирму на меня.
Борис освободил руку, на которой лежала головка жены, перевернулся на бок. Жена привстала, цепко ухватила его за плечо, повысила голос:
— Что тебе эти книжки! Сплошной геморрой! Ладно бы антикварными изданиями занимался! Кому сказать — сам на точки ездишь, как нищий! Что за сотрудники, — слово «сотрудники» жена укутала язвительной интонацией, — у тебя! Дохлые курицы, а не сотрудники! Ножки Буша и то активнее!
Борис явственно увидел бледного субтильного Юрасика, плывущего в полумраке под потолком, разогнул руку и столкнул жену на пол. Медленно и спокойно встал с постели, поднял ее с пола и тихо сказал:
— Если ты еще раз, сука, используешь секс, именно секс, близость тебе неведома, как повод для деловых переговоров, секса у нас больше не будет. Никогда.
— Какая длинная речь! — смеялась жена, но уже слезы текли по ее скулам. — Как романтично!
Борис промолчал и направился в кухню.
— Дорогой! — жена догнала его. — Что-то случилось? Я не вовремя с этим разговором? Давай отложим!
Ну прости меня, если не вовремя! Я же хочу, как лучше для семьи!
Супруга попыталась обнять его, но Борис мягко ее оттолкнул, и женщина, всхлипнув, вернулась в спальню.
— Хоть бы пощечину влепила, что ли, — тоскливо подумал он. С жизнью требовалось что-то решать. Срочно. Что-что, а решать он умеет.
Алик и Алла. Четверг
Алик в последнее время завел моду рано вставать, хотя никуда не должен был идти. Сон расстроился от неумеренных возлияний. Сегодня голова, как ни странно, не болела, но шум, производимый Аллой, собирающейся на работу, раздражал. У женщин есть необоримая тяга к шуршанию целлофановыми пакетиками, когда сон и без того капризен и некрепок.
Алик сел завтракать вместе с женой. О работе в «У Муму» не стал говорить, давно не рассказывал жене о работе — скучно. О визите к Володе рассказал еще вчера, с трудом удержавшись от упоминания о Вике. Любимые женщины существовали параллельно: одна — в левом желудочке сердца, другая — в правом. Они не мешали ни друг другу, ни биению крови. Во всяком случае, Вика никакой угрозы для Аллы не представляла. Жена — это дом в первую очередь, но и друг тоже.
Здесь обнаруживалась некая странность. Друзьям принято рассказывать о своих проблемах, и Алика не раз так и подмывало рассказать жене о Вике, тем более что их роман длился почти год, казался естественным и привычным, и представлялось, что жена все давно знает, и ей тоже привычно. Словно они с Аллой только делают вид, что нет никакой Вики. Когда жена сообщает, что задержится или придет с работы пораньше, она тем самым предупреждает Алика, каким временем тот может располагать.
Или Алла не догадывается? Если бы можно было с ней посоветоваться! Хотя бы один раз обсудить. Но нет, нельзя, даже если знает.
С Володей не поговоришь на подобные темы. С одной стороны у него все просто: делай что хочешь, если тебе радостно это делать. Володе похоже даже штраф платить радостно. А с другой стороны, как найдет на него философское настроение, как заявит он что-нибудь типа: «Я с плохим человеком и в постель не лягу!», — что смешно само по себе из мужских уст. Подмена, теоретически правомочная, слово «женщина» можно заменить словом «человек». Но сразу всплывает образ этакой рыжей феминистки с докладом «Роль мужчины в жизни человека». Еще смешней другая подмена, не замечаемая Володей: деятельности предстательной железы и того, что к ней прилагается — нравственного критерия, то есть работы невидимой миру, меняющейся от века к веку, от города к деревне и от одного народа к другому, железы моралистической.
Обсудить проблему с Валерой? Невозможно! Алик тотчас принялся размышлять, почему невозможно, благополучно забыв на какое-то время, что собственно хотел обсудить.
Иные мужчины принимаются говорить, когда устают действовать, иные, когда расслабляются, допустим, после пива или бани, а скорей всего, и пива, и бани, Алик принадлежал к тем мужчинам, которые говорят всегда: вместо действия и вместе с действием, если уж без него не обойтись. Но ситуацию с Викой требовалось обсудить, разве нет?
Алик не отказался от слов, выражающих нежность, тех, что появились у него вместе с Викой, тех, что никогда не слышала Алла. Но теперь он произносил их по инерции, без чувства и напряжения. Алла слегка цепенела после какой-нибудь «золотой девочки», но ненадолго.
Алик не отказывался от свиданий раз в неделю, на два раза времени не хватало. Алик вообще не отказывался от Вики, нет, он не собирался отказываться от Вики, а позавчера в ресторане, когда они сидели вместе с Володей и Валерой, даже испытал жгучую ревность, почему-то решив, что Валера может соблазнить его маленькую подружку. Но иногда думал, как здорово было бы, если б их отношения с Викой законсервировать. Навалилось много работы, Алик уставал, Алла все чаще заговаривала о ремонте квартиры, что само по себе способно было вывести из равновесия. Вика ему не прискучила, ну, разве что самую малость. Но с нею надо же было как-то поступать!
Вика не заводила речи о перспективах, о браке, о детях. В какой-то момент Алику показалась подозрительной такая сдержанность. Возможно, Вика испытывает к нему совсем не то, что декларирует, возможно, она не рассматривает их отношения всерьез. В таком случае он не имеет права отнимать у нее время того недолгого периода, когда женщина может устроить судьбу почти по своему желанию, может выбирать. Еще пара лет, и Вике станет гораздо труднее выйти замуж. А если она не любит Алика, к чему все это? Эта жертва? Получалось, что он берет на себя ответственность за женщину, которой совершенно не нужен, что называется, берет грех на душу ни за что. И обида укреплялась.
В конце концов, Алик не выдержал и сам завел разговор о будущем. Вика охотно откликнулась, у Алика отлегло от сердца, но потом ему стало еще хуже. Вика подробно принялась интересоваться его жизнью с женой, их общей квартирой, квартирой матери Аллы, даже квартирой родителей Алика, где нынче жили чужие люди, поскольку отец не вылезал из загранкомандировок, а мать постоянно ездила с ним.
Алик отдавал себе отчет, что эти вопросы не от корысти, Вика не жадная, никогда не выпрашивает подарков, не требует походов по ресторанам, но все же, все же… Не имеет она права выпытывать про жену. Неужели она не чувствует, что это нетактично? Пару раз он осадил подругу: обиделась. С тех пор Алик отмалчивался, переводил разговор на другую тему, а Вика, как назло, вошла во вкус «будущего» и, похоже, начала страдать. По странному совпадению, в то же время все разладилось и в постели. Вика сделалась холодна, обидчива сверх меры, и, вообще, неожиданно Алик понял, что с Аллой ему ничуть не хуже. Неужели дело в привычке? Как только пропал элемент новизны, Вика утратила большую часть своего очарования.
