Валера злился на незадавшуюся торговлю, на промозглую погоду, на глупых теток, которым ничего не нужно, а больше всего — на худой ботинок: нога промокла и замерзла. Чего ради послушался матери и не обул новые сапоги? Ноги у Валеры, как у кавалериста, выгнутые, недлинные, а зад вислый, что сразу заметно, какие штаны ни надень. Из-за этих особенностей сложения Валера кажется маленьким. Неправда, метр шестьдесят семь — не так чтобы очень мало, и не сутулится, и обувь предпочитает на толстой подошве, а поди ж ты, докажи женщинам обратное, если они в первую очередь замечают зад и кривые ноги, а потом только Валеру. Вернувшись к мирной жизни после службы в армии, он отпустил усы и бакенбарды, пышные, пшеничные; волосы отпустил, но голова стала казаться больше, туловище — меньше, а ноги как были, так и остались кривыми, никакими бакенбардами не занавесишь. Женившись, Валера сбрил волосяные приборы и стал жить, как есть.
С женой, как и с Аликом, учились в одном классе, хотя до возвращения из армии Валера за все годы обучения с ней и десятком фраз не перебросился. Демобилизовался, пришел в себя и отправился проведать Алика, соседа и одноклассника. А прежде чем придти в себя, чтобы особенно не раздумывать, сжег на пустыре за домом, на скудном просторе, загаженном собаками, наивные тетради со стихами, написанными до службы. Нелепая романтическая акция, но вчерашний солдатик часто представлял себе на службе, как выйдет вечером на пустырь, как разожжет костерок, и тот прогорит за пятнадцать минут, не больше. Истинную цену этим тетрадям он узнал в поезде, когда их, вчерашних и позавчерашних школьников, еще только везли к месту службы. Акцию выжигания романтизма малость подпортила местная юродивая, нестарая, довольно опрятно, но как-то подчеркнуто по-деревенски одетая. Сейчас посмеялся бы или посетовал на паленую водку: напоили бродяжку! Тогда же испугался, чуть не поверил — юродивая с одутловатым лицом запрыгала вокруг огня, приговаривая: «Кто жжет, тот умрет, пусть умрет на деле, не в своей постеле!» Тень сумасшедшей бабы металась так, что оторвалась от хозяйки и кинулась на Валеру, как птица. Он пришел в себя, когда стемнело. Действительно, водка оказалась паленая, а была ли юродивая на самом деле — кто знает.
В один из дней, как и во многие другие, которые одноклассник не считал, зато считал Валера, у Алика сидела жена, то есть будущая Валерина жена. Они пили кофе и наверняка целовались, Алик с Валериной женой, но Валера пришел и помешал. Пришел, как положено, с бутылкой «сухаря». Кофе отставили за неактуальностью. После, скинувшись, — Валера предложил — сбегали за чем покрепче.
Позавчерашние одноклассники так и остались мальчиком и девочкой, только теперь вместо задач по алгебре или рефератов по истории обменивались конспектами лекций. Они знать не знали того простого, порой примитивного до ужаса, что знал Валера, и он отчаянно им завидовал. Хотелось как можно быстрей приняться жить такой же, как у них, нормальной невзрослой жизнью, ходить на лекции и в кафе, покупать стильные джинсы и сигареты, спать с девчонкой, пусть хоть с этой вот, будущей женой, да и жениться на ней поскорее, родить ребенка — а жизнь сама пойдет. Жена, ребенок — это нормально, по-домашнему, и в то же время распланировано, вводит в рамки, без которых пропадешь, без которых потеряешь смысл, начнешь бояться… Ведь как выяснилось, после того как выспался, отъелся, обнаружил, что институт (во всяком случае, в этом году) не светит, — совершенно не знаешь, что с собой делать. У Алика избыток жизненных благ: обеспеченные мама с папой, учеба в престижном институте, своя комната с отличным «музыкальным центром» да много еще чего. Но свою будущую жену Валера увел у Алика в тот же день не для того, чтобы восстановить справедливость, а потому, что очень хотелось «увести» какую-нибудь девчонку, и вообще хотелось.
Ветер, смеркается. Мятежные зимние тени напоминают об анекдоте с юродивой, разлетались, проклятые. Когда приехали хозяин (вот неожиданность) с Тиграном, чтобы забрать книги, железные стойки, на которых крепился лоток, и выручку — «А, черт, и это — деньги?» — Валера задубел не хуже деревьев на проспекте. Носок в дырявом ботинке не иначе, как заледенел и тихо позванивал, отдаваясь в позвоночном столбе, в его пояснично-крестцовом отделе. Тигран, как обычно, предложил водки и, как обычно, не дожидаясь ответа, отхлебнул из горлышка «маленькой»: привык, что Валера отказывается. Чуть-чуть отхлебнул, только чтобы согреться, хотя что ему, в машине тепло, померзнет немного, пока стойки разбирает — и опять в машину до следующего лотка. А Валере пилить через весь город, мужики не подвезут, им в другую сторону.
— Дай глоток, Тигран, изнутри растереться!
Глоток получился убедительный, и Тигран заметил:
— А говорил, что водка — не твой напиток, видишь, как хорошо пошло!
Хозяин высунулся из «газели», вылезти не захотел, предоставил им самим укладывать стойки и книги:
— Мужики, долго вы там? Давайте, поскорее, — и забормотал что-то уж совсем непонятное.
Хозяин Боря мужик незлой, продавцов своих без нужды не напрягает и выручит всегда, если что, но за внешней фамильярностью — дистанции огромного размера, ни разу Валера у хозяина в гостях не бывал, если выпивали вместе, то все в той же машине. Боря умеет каждому ненавязчиво указать его место. Тоже верно, как иначе с нашими людьми, дай слабину — на голову сядут, Валера понимает, и Тигран понимает. А что никогда не предложат довезти — не по дороге, сам быстрее доберешься, а им еще несколько «точек» закрыть надо. Обычно Юрасик с Тиграном закрывает, но и Боря не брезгует, по обстоятельствам.
— Тигран, дай еще глоток, все равно сегодня пить иду, у друга праздник. После сочтемся. — Валера торопливо допил остатки «малька».
— Ну и логика, — Тигран ухмыльнулся. — Если пить идешь, то сейчас что — разминаешься?
— Вроде того. Правило такое, если перед застольем немного принять, потом лучше пойдет и «зацепит» меньше. — Валера вытащил пачку «Примы» с фильтром, размял сигарету, пальцы согрелись от выпитого, гнулись легко и охотно.
— Привет другу, если хорошенький, — Тигран заржал, — и семью не забывай!
Семья у Валеры — не поймешь, есть или нет. Живет с матерью, с женой разошлись давным-давно, не оформляя развода. Жена порывалась на алименты подать, потом поняла, что лучше с ним по-хорошему, какие с Валеры алименты. Официально фиг что получишь, официально он нигде не работает, но, если по-хорошему, в долгу не останется. Отстегивает жене на ребенка, пусть не ежемесячно, но не обижает. Жена иногда появляется, ночевать остается, девчонка-то, дочка в смысле, совсем взрослая, ну, почти совсем. Да и жена не сирота, бабушка и дедушка в полном наборе. Они с самого начала настроились против будущего зятя, вот и получили. А кто знает, если бы разменяли свою недвижимую площадь, квартирка-то четырехкомнатная, позволяет, может, и сложилось бы, так нет тебе!
Валерина мать с невесткой поругалась на третий день после свадьбы, но мать-то — хозяйка в своем доме, жена должна была уступить. Валера не вмешивался, пусть женщины сами разбираются. Когда жена принималась жаловаться, тыкаясь в плечо заплаканным лицом, поражался ее капризам, но не воспитывал, а находил в себе силы сказать что-нибудь утешительное. Оказалось, мало говорил. Жена и это припомнила, когда уходила. А уходила так часто, что, можно сказать, жила по дороге. Между уходами-приходами родила девчонку, тут уж совсем к родителям перебралась, дескать, там с ребенком удобнее, есть кому помочь. Его мать без бабушек-дедушек обошлась, без чужой помощи. Даже без мужа. А эта, избалованная, видишь ли, не может. Да ради Бога, но зачем в таком случае рожать-то было? Валера, разумеется, к родственничкам ни ногой. Жене сказал:
