— Ну, вообще! — закрыл тему Володя и пустился догонять усаживающуюся за стол парочку.
Воротившаяся с тарелкой Алла хотела незаметно выяснить у мужа или сидящего рядом с ним Володи, как зовут девушку Валеры, но такой возможности ей не дали. Володя передвинул стулья таким образом, что Алла оказалась как бы отдельно от них двоих. Новые гости устроились напротив.
Убийство
Та, которая собиралась наблюдать за развитием действия сверху, имела склонность к рассуждениям, подобно Алику. Она задумалась, отчего большинство значительных событий сопровождается совместной трапезой. Свадьба ли, поминки, начало учебного года, получение квартиры или просто встреча с друзьями проходят за столом, уставленным напитками и закусками. Даже влюбленные, встретившиеся после разлуки, садятся за стол, чтобы выпить вина, кофе, и только потом укладываются для объятий. В жизни, в отличие от литературы, еда занимает гораздо больше места и времени, нежели любовь или страх. И в одиночестве человек часто ест просто для развлечения, а продовольственных магазинов несравнимо больше, чем всех остальных вместе взятых. Но она не хотела рассуждать, хотела действовать — и не могла. Ее погребло оцепенение бессилия — там, в глубине пыльного зеркала.
Трапеза изобиловала неожиданными паузами. Общий разговор, если и складывался, то на короткое время, от размеренного ритма переходил к синкопированному. Тост — пауза, тост — пауза.
Володя, наконец, созрел для традиционной байки. На сей раз рассказу предшествовал экскурс в древнейшую историю человеческих отношений:
— Все вы, разумеется, знаете о первом на земле убийстве. Но вряд ли кому-нибудь приходилось задумываться о том, что же произошло не фактически, а психологически.
— Доживи до моих лет, отвыкнешь задумываться, — вмешался Валера, но не встретил поддержки.
Алик, глядевший исключительно на Володю, казалось, забыл о присутствии остальных, но о подружке Валеры забыл сильней всех прочих, это было заметно. Алла искала объяснения странному поведению мужа, его нежеланию развлекать гостей, поддерживать разговор, его взгляду, не способному отклониться от раз и навсегда заданного курса: тарелка — Володя — тарелка, и начала прозревать истину. Истина не ранила, не повергла в меланхолию, а лишь еще больше отгородила ее от прочих. Алле нашлось, чем заняться: новая ситуация — новые переживания, непочатое поле деятельности.
Вика старалась сделаться незаметной, но подробнейшим образом разглядывала все вокруг. Точь-в-точь, как кошка, распластавшаяся по ветке. Но маленькая такая кошка, недохищная, голодная и неопытная. Куда слабее вороны, к гнезду которой ей хочется подобраться, но даже ее маленьких мозгов хватает на то, чтоб понять — не стоит.
— Позволю себе напомнить известное, — продолжил Володя, не обращая внимания на реплику Валеры. — Первый на земле пастух Авель и первый земледелец Каин, сыновья Адама и Евы, принесли жертву Богу. Приношение Авеля понравилось Богу больше, что вызвало зависть Каина, побудившую мирного земледельца к убийству. Дальше известное дело: ответ Каина «не сторож я брату своему», а вопрос-то никто не помнит, вопрос Бога не так выразителен как ответ человека. Дальше проклятие, изгнание, скитание…
— Почему никто не помнит, — возмутился Валера. — Экий ты у нас резвый, прямо, как понос. А Господь, в скобках Бог, спросил всего-навсего: «Где Авель, брат твой?». И ответ ты цитируешь не по тексту…
Алик посмотрел на Валеру тоскливыми глазами, и Валера тотчас откликнулся, перебив сам себя.
— Выпьем за то, чтоб все!
Чокнулись Алла с Викой, Валера с Аликом. Володя выпил, ни с кем не чокаясь, торопился: трубили неслышимые другим трубы, его звали к бескровной жертве чудесные боги.
— Вот-вот, следи лучше за градусами, они, брат книготорговец, точно резвые, — позволил себе Володя заметить вслух и устремился далее.
— Рассказать же я хочу о знакомом, с которым мы два сезона отыграли в театре-студии, о том, как Андрей ушел из театра и вообще завязал с творческой работой. Мы ставили новый спектакль, где действие происходило то в наши времена, то во времена ветхозаветные. У каждого занятого в спектакле актера было по несколько ролей. Так, Андрей, помимо современного студента, играл врача «скорой помощи» и Каина. Андрей, человек педантичный и последовательный, относился к ролям ответственно, изучал материал, эпоху, не жалел времени на библиотеки. Историей же он интересовался всегда. Мне, игравшему Авеля, он часами рассказывал о древних кочевых племенах, занимавшихся скотоводством, и об оседлых землепашцах. У Андрея получалось, что мирные землепашцы гораздо больше преуспели в науках, в развитии морали и развитии вообще. Они сидели на месте по своим поселениям, обрабатывали поля, встречали вечное чудо рождения хрупких нежно-зеленых всходов из сухих зерен весной, следили, как наливаются тугие колосья осенью, и исполнялись простой и мудрой философии о священной значимости всего живого. Они не мотались по степям, теряя нужное и оставляя лишнее, а значит, обрастали скарбом, украшали свои жилища и быт, выдумывали ремесла и искусства. Они позволяли своей одежде меняться не из целесообразности, а по прихоти личных вкусов, совершенствующихся, благодаря развитию ремесел. Каин вместе со всеми должен был участвовать в ежевечерних играх, петь песни, сложенные тут же, на берегу темной прареки, еще не выродившейся в какую-нибудь худенькую мелкую Мойку.
— Баян, чистый Баян! — воскликнул Валера и добавил: — Только с Мойкой лажанулся, увы!
— Скотоводы же, — не поддавался Володя, — носились по пыльным степям, перегоняя стада с одного пастбища на другое, нападая на встречных кочевников, грабя попавшиеся по пути поселения землевладельцев, вытаптывая посевы, увозя с собой их женщин и дорогую искусную утварь и одежду. Лица кочевников, красные от бьющего в лицо ветра и дождя, были грубы и жестоки. Они не знали песен, заимствовали игры у собственных лошадей, но, в отличие от лошадей, не обладали ни грацией, ни добросердечием. Их женщины не расчесывали косы костяными гребешками с длинными волнистыми зубьями, а обрезали чуть ли не половину волос, так, что те нависали над глазами, подобно лошадиным челкам — спутанные, покрытые красной пылью длинных перегонов…
— А у лошадей челки сами, что ли, растут короткими? И вообще, Авель пас овец, — поправил Валера совсем не агрессивно, но Алик вспылил в совершенно несвойственной манере:
— Заткнись, а? Утомил уже!
Повисла новая пауза, еще более неловкая, чем предыдущие, Валера отпил вина из фужера своей подруги и дурашливо прохрипел:
— Сру неистово, могу и обрызгать! Ладно, Володя, извиняй, я заткнулся.
Володя упрямо решил довести рассказ до конца:
— Стало быть, приятель мой Андрей играет культурного и тонкого Каина, а я — грубого скотовода Авеля.
Так получается по его трактовке. Я пытаюсь втолковать Андрюше, что он не прав, что не было еще никаких кочевников и поселений землевладельцев, были лишь конкретные Каин и Авель, два брата. И людей, кроме их собственных родителей, на земле не наблюдалось. Речь-то не о племенах, а о предательстве, не об истории народов, а об отдельном поступке. А он знай твердит: не важно, что не было людей, дело в принципе, а отдельных поступков не бывает, все связано. Если Каин виноват перед Богом, с какой стати Бог повел от него человеческий род, через сына Каина, Еноха. Смутил он меня окончательно разговорчиками, отправился я к режиссеру: совсем уже не понимаю, что играть. Режиссер хохочет:
