Работа на два дня оторвала Алика от наблюдательного пункта, а когда он снова занял излюбленную позицию на диване, гнездо было окончательно готово, совершенное по форме, изящное и основательное одновременно. Также выяснилось, что ворон две, а не одна; Алик не уследил, вместе ли молодожены вили гнездо, или кто-то из них прохлаждался, хотя такое гнездо, конечно, не вьют, а строят. Различить ворон не было никакой возможности ни по виду, ни по голосу, разве что тополь смог бы, если бы захотел. Еще через несколько дней одна из ворон прочно обосновалась в гнезде: то хвост, то голова ее были видны Алику прямо с дивана, птица вертелась в своем жилище, не умещаясь целиком. Молоденькая ворона испуганно дергала клювом на лай собак, на шум проезжающих машин. Иногда она нежно и утробно каркала: не иначе, призывала мужа.
Алик понимал — любой человек знает, что надо делать свое дело, придерживаться простых истин, поступать в соответствии с народной мудростью пословиц. Но пословицы-то двухчастные, частенько сами себя опровергают или все выворачивают наизнанку. Но действовать надо, действовать, а не размышлять; быть проще, как предки, как птицы, защищающие свое гнездо. Правда, у таких, как он, полукровок предки разные: одни — земледельцы, другие — скотоводы, живущие добычей от набегов. Но те и другие делали свое дело, как птицы, и не стоит лежать и раздумывать, к какому роду себя причислить, нужно встать, выйти из дома, а дальше действие само поведет, подскажет, как правильно.
Главное, не слушать внутреннюю разноголосицу, не обращать внимания на предчувствия, спустить ноги с дивана, обуть ботинки — так и не сходил в мастерскую, и Алла не сходила, протекают ботинки, совсем новые, ну и черт с ними! Решил же не звонить, не договариваться по телефону заранее, а то духу не хватит, как обычно; надо сразу идти, заглянуть в ларек по дороге — а зачем? Не надо в ларек! Что-то внутри противится этому действию еще сильней, чем всем прочим. Нет, надо, так будет легче, без поддержки сложно, пусть хоть алкоголь поможет… С каких пор алкоголь стал помощником, неужели спиваюсь, как Володя? Или не привык к собственной активности, к собственной решительности, а она есть, есть! Но с алкоголем полегче — заглянуть в ларек по дороге, от метро «Проспект Ветеранов» сесть на маршрутку: автобуса не дождешься, пока подойдет, всю решимость как рукой снимет. Быстрей, пока не передумал, а и думать не надо, трясти надо, как говорил… Ясно, кто говорил. Быстрей, быстрей! Вот трехэтажный дом Валеры. А если, он там не один? А, черт с ним, и со всем остальным тоже, но однако, как все быстро, боже мой, как я здесь очутился? Нажал на звонок или нет? Еще не поздно повернуться и сбежать по лестнице… По-моему, так и не позвонил, нет, шаги за дверью, сейчас, сейчас, дверь откроется, и все, поздно. Поздно!
Алик нашел себя стоящим перед дверью Валериной квартиры с полиэтиленовым пакетом, оттягивающим руку бренчащим, булькающим грузом, успел ужаснуться происходящему — совсем чуть-чуть, больше времени не осталось, дверь распахнулась, уйти не удалось, время остановилось и кончилось.
— Ну заходи, раз пришел, — сказал Валера, и та, которая сверху, зашла тоже, то есть вернулась обратно: туда, откуда все началось для нее. Изменить начало не получилось. А если это все — лишь первое испытание, ее первая ступень? Какими же окажутся следующие? Можно ей хотя бы не смотреть, раз нельзя не присутствовать? Нет? Уже нет?
— Людмила Ивановна дома? — спросил Алик, едва не вернувшись к привычной роли.
— Не боись, маман «отсутствуют», и нашей любви никто не помешает, — Валера еще ничего не заметил, ничего особенного, ничего нового в поведении Алика. У Валеры выдался тяжелый день, да и вся неделя — поганая, еще поганей, чем обычно.
Валера. Тот же день
Мать завела скверную привычку сматывать неведомо куда на несколько дней. Поначалу Валера только радовался: он отдохнет, расслабится без надзора: сколько можно, взрослый мужик, а пожить в свое удовольствие не получается, все с оглядкой. Оглядка невелика, но принцип: не годится водить домой девок при матери. Нехорошо. Короче, оттого, что маман проводит время у какой-нибудь подруги, Валера ждал разнообразных для себя приятностей. Но! Дура-жена не появилась ни разу. Дуру-Вику — ну, про нее особый разговор, хоть бы и вовсе не появлялась, нудит и лезет, что он ей секс-машина, что ли — только что сам выставил. Сколько он дерьма через ту Вику поимел, хватит! Нечего про нее думать! Жратвы никакой в холодильнике нет, до каких же пор на консервах сидеть, он не в армии, а в родном дому, как-никак.
Валера накалялся понемногу — не на Вику, а на материну подругу и на саму мать, пока в очередной раз не стукнуло: с чего бы это матери, в ее-то, считай, шестьдесят, у подруги ночевать, скажите, какие барышни, что им — дня не хватает посплетничать? Нет никакой подруги, тут другим пахнет, другом то есть. Обалдела мать, сбрендила. Его семью разрушила, личной жизни лишила, а свою налаживать вздумала? Нет, не пройдет номер. Тоже, невеста на выданье!
Но злость на маман быстро прошла, даже стыдно стало вроде бы, ну мало ли чего не бывает, злость прошла, осталась одна обида. Итак, маман решила поискать нового счастья, сыночка ей уж не хватает, излишек души требуется девать куда-то, вроде как хроническому донору кровь сбросить. Стало быть, сыночек нам нынче мало интересен, и никогда мы ребеночком не гордились, не считали за большого, хоть из штанов выпрыгни, а другие умней да значительней казались. И сколь не доказывай, хоть разорвись, как жаба, а все не дотягиваешь.
Алик-то у себя в семье всегда самым умным, да лучшим проходил. И что теперь? Имел он этого Алика, и жену его, и всех их вместе взятых. А что толку? Эх, если бы не эти сучки-подружки, Светочки-Викушки, если бы он с Борисом наладил отношения, перешел на выгодную торговую «точку» да начал бы зарабатывать втрое больше, наверное, на мать подействовало бы, наверное, не побежала бы на старости лет жениха искать, сидела бы в семье, пельмени лепила. Но Борис — сам сука самой сучьей выделки. Тоже руку приложил, не дал развернуться, не дал самостоятельности! Из-за него Валера сидит сейчас, как пень, с вымытой шеей. Черт с ним, посмотрим, кому хуже будет — Валера перестал думать о Борисе без всякого усилия, едва почувствовал, что «вредно для здоровья», — и плюнул. Тем паче, что, по сути, друг Алик виноват гораздо больше Бориса.
Да, с матерью что-то происходит. Она никогда особо не занималась сыном, конечно, мать-одиночка, приходилось деньги зарабатывать, а Валера сам перебивался, да он не в претензии. Но сейчас, когда вырос и стал не хуже других, того же Алика, хоть и не кончал институтов, почему сейчас-то она с ним не считается? Сыновний долг исполняет, понимает его. Жену жалко, все-таки… Но он никогда между женой и матерью не влезал, а по делу следовало, может, мать больше его уважала бы. Женщины, с которыми Валера сталкивался, уважали грубую силу, заискивали перед ней. Но то — женщины вообще, им цена — пятачок за пучок в базарный день, а то — мать, маман. Если бы она хоть раз посмотрела на него с восхищением, как мама Алика на своего сыночка на выпускном вечере!
Он и сейчас помнит… Маман вовсе не пришла на выпускной, работала, как обычно… Если бы она хоть раз так посмотрела, он бы легче в жизни устраивался, ему бы проще все удавалось, был бы наверняка таким же везунчиком, как некоторые. Что-то он разнюнился сегодня.
