«…это как охота на кабана, – пояснял министр. – Это опасно, ибо мы не знаем, где находится кабан, но мы умелые охотники, мы хорошо подготовлены, так что кабану не уйти».
Ведущий Джо Козак, известный своей наглостью, засмеялся и воскликнул:
«Как приятно, когда политик говорит на языке, понятном любому австралийцу! Спасибо, господин министр».
«И вам, Джо, спасибо, – ответил министр, и голос его прозвучал несколько басовитей и спокойней; он явно испытывал облегчение, как если бы только что сам был дичью, на которую ведут охоту, а вовсе не охотником, и счастливо избежал поимки. – Австралийцы должны знать: мы непременно поймаем эту террористку-самоубийцу, прежде чем она успеет до нас добраться».
– Так вашу мать! – не сдержавшись, во весь голос рявкнул Ник Лукакис, забыв о наушниках. Заметив, что молодая женщина-полицейский, проходившая мимо, удивленно на него посмотрела, он тут же принялся старательно ей улыбаться, чувствуя себя при этом полным дураком.
А в наушниках уже забубнили рекламные объявления, потом снова началась какая-то новостная передача; сообщили, что в связи с предотвращением взрыва на стадионе и признаниями членов террористической группировки, в которую, между прочим, входили и настоящие австралийцы, рейтинг нынешнего правительства, ранее невероятно просевший, поднялся до рекордных высот. Ник Лукакис продолжал слушать, все больше приходя в отчаяние от собственной неспособности что-либо изменить и совершенно не представляя себе, что еще он мог бы предпринять.
И тут зазвонил телефон. Он с облегчением извлек из ушей наушники и снял трубку. Это была Дженни Родс, но едва Ник Лукакис начал излагать ей суть дела, как она прервала его и велела об этой истории забыть.
– Сонные сиднейские копы пусть так и остаются сонными сиднейскими копами, – сказала она, вспоминая одну шутку, известную некогда только им двоим, – так что оставь вопросы государственной безопасности тем, кто знает, как этим заниматься.
А Джордж Шипорски так и не перезвонил. Да и, собственно, с какой стати?
77
Свет в вагоне погас буквально на минуту, а потом снова вспыхнул, как только поезд, мчавшийся в центр города, вновь всосался в черноту туннеля. Но вдруг поезд остановился, и тут же, естественно, перестал работать кондиционер. В вагоне почти мгновенно стало невыносимо жарко и душно, и Куколка напряженно ждала, что вот-вот что-то случится.
Через несколько минут по вагону двинулись вооруженные полицейские с собаками-ищейками и странными выдвижными зеркалами, с помощью которых они осматривали пол под сиденьями; следом за полицейскими пополз слух, что была угроза взрыва. Стремясь хоть как-то прикрыть лицо, Куколка схватила забытую кем-то газету, лежавшую рядом на сиденье. Конечно же, на первой полосе была очередная ее фотография – топлес; изображение было сильно увеличено, и обнаженные груди Куколки выглядели весьма странно. Под фотографией большими буквами было написано:
Судя по стрижке, снимок был сделан примерно год назад и, если смотреть на фон, во время очередного «приватного шоу», но Куколка так и не сумела вспомнить, где именно тогда танцевала.
Наконец полицейские добрались до нее, и собака стала обнюхивать ее колени. Куколка изо всех сил старалась сдержать дрожь в руках, заставляя себя дышать медленно и спокойно, сосредоточившись исключительно на газете. Она даже развернула ее, рассчитывая найти что-нибудь поинтереснее, и обнаружила заголовок: ДЕСЯТЬ ОСНОВНЫХ МИШЕНЕЙ, и под ним фотографию Сиднейской Оперы с напечатанным поверх нее яблоком мишени.
Дальше в газете был какой-то комикс, смысла которого Куколка толком не поняла – какие-то женщины в паранджах, танцующие у шеста. Комикс назывался «Гостиная муллы»
[28].
И Куколка вдруг с ужасом вспомнила, как Тарик всего две ночи назад рассказывал ей о растровой графике и о том, что власть имущие хотели бы сделать с обыкновенными людьми, если б могли. Но сам-то Тарик, говоря об этом, всего лишь менял изображение пиксель за пикселем, пока Элвис Пресли не превратился в страуса, а эти люди сейчас поступали куда более нагло и бесстыдно, превращая ее из нормальной женщины в персонаж комикса или мультфильма, в кричащие заголовки, в чужие мнения и страхи; они – пиксель за пикселем – создавали ей новую судьбу. «Они же сделали из меня чудовище, Черную Вдову, танцовщицу смерти, неизвестную террористку», – со страхом и отвращением думала Куколка.
Заставив себя оторваться от газеты, она подняла глаза и увидела в дальнем конце вагона вьетнамку, которая громко рассказывала маленькому сынишке какую-то историю на своем языке, словно не замечая ни полицейских, ни собак. Мать и сын то и дело начинали дружно смеяться, и мальчик повторял следом за матерью какие-то слова, а она либо кивала в знак согласия, либо притворно хмурилась и что-то выговаривала сыну, а потом с самым серьезным видом продолжала рассказ. Мальчик тоже очень серьезно смотрел на нее, а его широкое открытое личико выражало полнейшее доверие и любовь.
И Куколку вдруг охватило странное всеобъемлющее чувство: пусть у нее множество недостатков, но и она, как эта вьетнамка с сыном, полна любви, нерастраченной любви. Но те люди, у которых власть, по неким неясным причинам любить ей не позволят. Какая-то враждебная сила – то ли сама эта жизнь, то ли ее судьба, то ли окружающий мир – когда-то не позволила ей любить отца, а она так хотела его любить. Не позволила любить сына, а ведь она уже любила его и хотела любить всю жизнь. Не позволила любить Тарика, которого она, вполне возможно, могла бы полюбить по-настоящему. А теперь эти люди лгут всему миру, что она, Куколка, полна ненависти, а значит, заслуживает лишь того, чтобы ее ненавидели. Что на таких, как она, нужно охотиться, вооружившись большим запасом гнева, и при обнаружении сразу же уничтожать.
Куколка снова уставилась в газету. Собака пошла дальше вместе с кинологом-полицейским, а потом все они, и копы, и собака, перешли в другой вагон. Под газетой оказался еще и журнал с фотографиями знаменитостей, и Куколка даже испытала некоторое облегчение, пролистав несколько статей о голливудских звездах, сражающихся с целлюлитом и расстройствами пищеварения, о чьей-то дочери, страдающей булимией, и о депрессии принцессы Мэри; однако вскоре она наткнулась на заголовок, тянувшийся наискосок через две страницы:
НЕПРИГЛЯДНОЕ ПРОШЛОЕ ТАНЦОВЩИЦЫ
Там были фотографии каких-то шлюх, танцующих у шеста, и один снимок Куколки, на котором глаза ей так странно подретушировали, что ее лицо сразу приобрело холодное и злобное выражение.
«Джоди МакГиннесс, – так начиналась статья, – некогда была близкой подругой Джины Дэвис, в прошлом стриптизерши, а ныне одной из главных подозреваемых в терроризме на территории Австралии. Джоди рассказывает, что Джина Дэвис любила шутить насчет трех игроков…»
