— Да, ты некъасивый, — согласился Витя. — Тебе надо кожаную куутку купить.
Ленка уже хихикала, забыв о том, что минуту назад придумывала страшные кары для отца. Макс тоже улыбался, но грустновато. Зазвонил телефон, сын поднял трубку.
— Вот скажите, Клавдия Васильевна, как вам удается семью сохранять? — взмолился Илья.
— А мне и не…
— Мам, тебя, — протянул трубку сын.
— Алло.
— Это Ирина Юрьевна на аппарате.
— Ой, подождите секундочку, я к другому телефону перейду, — попросила Клавдия. — Макс, положишь трубку?
Клавдия плотно закрыла за собой дверь спальни.
— Да.
— Это вы? — спросила Витина бабушка.
— Да-да…
— О-о-о-ой!!! — завыла вдруг та, словно включила какой-то тумблер горя. — Ужа-ас какой, како-ой кошма-ар… Мне сын позвонил…
— Да, — сказала Клавдия.
— Витенька там, наверное, плачет горько?
— Я ему ничего не сказала, — нехотя проговорила Клавдия.
— Да? Почему? — выключила воющий тумблер бабушка. — А вообще-то правильно.
— Простите, вы что-то хотели?..
— Да! Я тут для вас проделала кое-какую работу.
— Какую работу? — испугалась Клавдия.
— Я сходила к экстрасенсу. Показала Нинкину фотографию. Знаете, просто проверить хотела. Вот, а экстрасенска, это дама вообще-то, только посмотрела на фотографию и говорит: женщина убита. Ее уже нашли. Вижу пустырь, слышу поезда…
Если бы Клавдия была на сто процентов уверена, что Ирина Юрьевна не привирает, она бы сильно удивилась.
— Да, это все очень интересно, — поторопила бабушку Клавдия.
— Но это еще не все. Сергей этот Нинку не один убивал, — как самую страшную государственную тайну, выговорила бабушка.
— А кто вам сказал, что Сергей убивал? — удивилась Клавдия.
— Ну, его же поймали. Так вот, экстрасенска эта сказала так: мужчина и женщина — вот убийцы.
— Спасибо, очень ценная информация, — не удержалась от сарказма Клавдия. — Вы не знаете, сын ваш не собирается своего ребенка домой…
— Ой, что вы! Сейчас совсем не время. Это же похороны начнутся, то-се…
— Всего доброго.
Клавдия повесила трубку.
Для очистки совести Клавдия позвонила еще и Никите, впрочем, дома его не было.
А когда вернулась на кухню, то застала там всеобщее веселье.
Витя учил Илью, как угодить женщине.
— Никогда ее не деугай за вовосы. И не тоукай.
— Не буду, — утирал слезы смеха Илья.
— И если она спит, никогда не наливай ей в ухо воду…
— Ой, я сейчас, ой, я не могу, — Ленка умчалась в туалет.
— А самое гуавное — не смотуи на ее тъусики. Женщины это не любят…
«Я его никому не отдам, — совершенно трезво подумала Клавдия. — На всем белом свете он только мне и нужен. И потом — количественный состав нашей семьи не изменится».
Стало легче от этой мысли. Но тяжесть — непонятная, смутная, необъяснимая тяжесть почему-то не ушла…
Воскресенье. 20.41 — 22.12
После телефонного звонка вдове Чубаристов лег спать. Сразу навалилась усталость и безразличие. Себя он больше не ругал — он просто презирал себя, поэтому силы на ругань не тратил. Он махнул на себя рукой.
Проснулся уже когда за окном стемнело, сонно потянулся, встал, полез в ванну, поплескался под душем, выбрился гладко, надел свежую сорочку, а когда натягивал пиджак, отчетливо подумал как о давно решенном: «Я ее убью. Вот зачем я еду к ней».
Он сходил на кухню и выбрал самый острый нож с узким лезвием. Положил в карман, но потом вынул. Обернул лезвие бумагой, чтобы не порезаться случайно, если сунет руку в карман.
Она открыла не сразу. Сначала долго смотрела на Чубаристова в глазок — он слышал ее шаги и близкое, через дверь, дыхание.
— Ну, чего пришел? — вместо «здравствуй» спросила она.
— Да так…
— Очень вразумительно, — улыбнулась она.
Эту ее улыбку Чубаристов ненавидел больше всего.
— Ну заходи, хватит ноги вытирать.
— Так ведь лужи, ботинки грязные, — оправдался Чубаристов.
— Только ботинки?
— Что?
— Твою грязь о коврик не ототрешь.
Чубаристову вдруг пришла в голову безумная мысль о том, что эта женщина все про него знает. Даже холодный пот прошиб.
— Ну заходи уже, чего мнешься? Терпеть не могу этих плебейских штучек. Придет, в прихожей мнется, вроде такт проявляет. Ты сам из деревни?
— Нет, я из…
— Мухосранска какого-нибудь.
Чубаристов подобострастно хихикнул.
Он сел в кресло, а она напротив него — на диван. Заложила ногу на ногу. Достала сигарету.
Чубаристов метнулся к ней с зажигалкой. По пути задел за столик. Слава Богу, ничего не свалил.
— Ты что, напился?
— Почему? Я…
— Лучше бы ты напился, — выпустила она дым. — Я бы на твоем месте напивалась каждый Божий день до беспамятства.
— Почему?
— Чтоб совесть не мучила. Но ты — это ты, а я — это я.
— Да, все люди разные, — снова заискивающе улыбнулся Чубаристов.
— О! Как философично! — уголком рта улыбнулась она. — Это ты в университете выучил? Есть еще мудрости в запасе?
Чубаристов сцепил зубы. Почему? Ну почему он позволяет этой женщине издеваться над ним, как над пацаном?
— Ты меня глазками своими мутными не сверли, — улыбнулась вдова. — А то я смеяться стану. Правда очень смешно. Сидишь пыжишься… А что, на твоих подследственных это действует?
— А хочешь, я тебе скажу, кто твоего мужа застрелил?
Чубаристов этого, конечно, не знал. Но ему всегда хотелось назвать ей имя и адрес этого человека. Ему казалось, она тогда его освободит. Смутно он предполагал, что ей по каким-то непонятным для Чубаристова причинам хочется потравить свою душу прикосновением к палачу.
— Не хочу, — вдруг ответила она. — Большего ублюдка, чем ты, я не выдержу.
— Зачем я тебе? — опустошенно спросил Чубаристов.
— Ох, Порфирий Петрович, не скажу. Кстати, ты хоть знаешь, кто это?
Чубаристов каждый раз собирался прочитать «Преступление и наказание», но каждый раз забывал и снова попадался, как двоечник.
— Впрочем, тебе это и не надо. Сразу после «Колобка» — неподъемно.
