— Не хочу. — Лина шла и смотрела себе под ноги. — Я уже ничего не хочу. И потом, мне еще работать сегодня.
— Да-да, я понимаю. — Илья быстро закивал. — Трудно к такому привыкнуть. Сигарету хочешь?
— Да, трудно. Спасибо, я не курю. — Лина попыталась улыбнуться. — Вообще невозможно. Все, завтра подаю заявление. С меня хватит.
— Да ты что? Перестань. — Илья Романович положил руку ей на плечо. — Я не хочу сказать, что со временем привыкнешь — к такому лучше вообще не привыкать, — но ведь…
— Что? — Она остановилась и посмотрела ему в глаза. — Да ты знаешь, что я уже год мяса в рот брать не могу? И засыпаю только при включенном свете. Это тебе как?
Илья Романович отвел взгляд.
— А то, что я с мужем собственным спать не могу? А то, что я уже забыла, когда у меня… В общем!.. Я уже и не женщина как будто! Это все ерунда, правда? Да я каждый свой труп по имени-отчеству помню, разбуди меня среди ночи — как таблицу умножения расскажу. Нет, все, не могу.
Илья Романович шагал рядом и молчал. Лучше в этот момент не переубеждать, а то действительно уйдет. До оперативника доходили слухи, что она кладет заявление на стол начальника после каждого выезда. У него даже специальная папка есть.
Когда сели в машину и уже собирались ехать, в окошко постучал криминалист.
— Линочка, результаты как можно быстрее нужны. Постарайся, а?
— Хорошо, постараюсь. Как, установили личность?
— Еще нет. — Он вздохнул и развел руками. — Но выясним. К концу дня установим, будь спокойна.
Водитель завел мотор, и машина вырулила на дорогу.
— Слушай, Илья Романович, можно тебя попросить? — спросила Лина, когда подъезжали к Садовому кольцу. — Дальше без меня. Я немножко пройтись хочу по свежему воздуху.
— Конечно-конечно. — Он хлопнул водителя по плечу. — Останови у светофора.
Машина притормозила, и Лина вышла на улицу. Уже хотела идти, но оперативник вдруг вышел вместе с ней.
— Лина, я хотел тебе сказать… — Он опустил голову.
— Что?
— Ты прости меня, ладно?
— За что? — удивилась она.
— Так… Не знаю. Просто прости, и все. — Он пожал плечами и сел обратно в машину.
Вторник. 15.36 — 17.04
Адвоката еще не было, поэтому Клавдия просто рассказывала Смирнову про Витю. Она делала это не без умысла. У следователя нет возможности наказать преступника, более того, сейчас, когда на предварительном следствии обязательно присутствует адвокат, даже собственное отношение выказать весьма опасно. Адвокат потом скажет, что следователь испытывал личную неприязнь к подследственному. Эти адвокаты стали очень быстро перенимать все «достижения» западной системы правосудия.
Но поскольку вся эта история касалась Клавдии лично, ей хотелось хоть как-то, если не наказать, то хотя бы устыдить Смирнова.
И вот она рассказывала ему о Витеньке. Рассказывала и смотрела отчиму прямо в глаза.
Это был, конечно, достаточно садистский способ наказания, но Клавдия, понимая отчетливо, что она сейчас бестактна и зла, тем не менее испытывала какую-то скрытую радость, мучая Смирнова.
А тот действительно мучился. У него на глазах блестели слезы. Он утирал их как-то полуинтеллигентски мизинчиком. Но он в самом деле плакал.
«Ничего, — мстительно думала Клавдия. — Так им всем и надо».
Не замечая того, что думает о Смирнове почему-то во множественном числе.
Вошедший в комнату адвокат с удивлением посмотрел на своего подзащитного.
— Вы плакали, Смирнов? — спросил он.
— Нет, нет, — быстро сказал Сергей. — Что-то в глаз попало.
«Сейчас я тебе действительно кое-что в глаз залеплю, — подумала Клавдия, начиная допрос. — Сейчас у тебя глаза на лоб полезут».
Когда формальности были соблюдены, заполнена шапка протокола и все такое, Клавдия спросила как бы между прочим:
— Сергей Владимирович, вы прописаны…
— В Твери.
— Мгм. В прошлый раз мы остановились с вами… на чем?
— Я нашел Нину…
— Да-да… Дальше картина более или менее ясна. А знаете что, давайте просто поговорим о вашей жизни с Ниной Николаевной Кокошиной.
Это был еще один продуманный ход, тоже довольно жестокий. Но иначе, понимала Клавдия, Смирнова к стенке не припрешь. А в том, что его надо было уже окончательно колоть, она не сомневалась.
— Что вы имеете?.. — немного растерялся Смирнов.
«Есть, — подумала Клавдия. — Тепло».
— Ну вот, вы пили, работы у вас не было. Насколько я понимаю, вы жили на иждивении Кокошиной.
— Да, — еле слышно сказал Смирнов.
— Как она к этому относилась?
— К чему?
— Ко всему.
— Вы можете мне не верить… Нина меня любила…
— То есть ей было все равно, что вы таскаете из дому вещи, продаете их, что пропиваете…
— Простите, — подал голос адвокат. — Эти ваши утверждения на чем основаны?
— На личных впечатлениях, — сказала Клавдия. — Или это не так, Смирнов?
— Так.
— Ну вот, я и спрашиваю, неужели Нине Николаевне было это все равно?
— Она меня любила, — повторил Смирнов, но уже не так убежденно.
— И все вам прощала?
— Да…
— Верю. Верю, что сначала она действительно старалась войти в ваше положение. И продолжалось это довольно долго. Два года. Вы ведь уже два года не работаете, так, Смирнов?
— Да.
— А ей приходилось работать, воспитывать сына. Да еще и вас содержать.
— Я работал иногда…
Клавдия даже не обратила внимания на эти слова:
— А сколько раз вы отводили в садик Витю?
Смирнов пожал плечами.
— Это имеет отношение к делу? — спросил адвокат.
— Прямое. Так сколько?
— Я отводил иногда.
— В садике вас помнят весьма смутно. Раза три-четыре наберется за два года, а?
Смирнов молчал.
— Но вы утверждаете, что Нина Николаевна Кокошина все вам прощала. Да?
— Она любила меня, — уже обреченно сказал Кокошин.
— Простите, но у меня другие сведения, — сказала Клавдия.
Кокошин сверкнул испуганными глазами.
— Простите, Клавдия Васильевна, откуда у вас могут быть сведения о взаимоотношениях Кокошиной и Смирнова? — мягко вступил адвокат.
— Очень просто. Как раз сегодня в суде должно было разбираться одно банальное дело. О разводе.
