У тебя-то свободного времени порассуждать обо всем вполне хватает, а на меня отупляюще действует груз работы и куда большие заботы и неприятности. При всем при том мы идем еще и навстречу зиме; в такой холодный дождливый день это ясно каждому. В настоящее время на фронте творится черт знает что!
479 Остается рассчитывать только на передышку, когда наступит [осенняя] распутица (а это случится никак не раньше, чем через 4—6 недель, т.е. в середине октября). Я предполагаю тогда снова сменить свою [штаб] квартиру и податься куда-нибудь на юг
480. <...> В середине недели состоится траурный акт в Софии
481; я буду представлять там вермахт; вероятно, придется лететь...
Ставка фюрера
25.9.[19]43 г.
<...> В письмах и пожеланиях
482, несмотря ни на что, 22-го недостатка не было, а нюансы не очень-то интересны. Однако заметно, как некоторые (а, пожалуй, могу сказать, многие) хотят сейчас показать себя дружелюбными и милыми; причем их гораздо больше, чем тех, кто довольствуется только вежливой формой поздравления. <...>
Рано утром — праздничный завтрак с адъютантами и комендантом [специального] поезда; подали яйца, жареную утку (холодную) — прямо-таки настоящее пиршество! В 11.00 я явился к фюреру принять его поздравление. Вечером, после возвращения с охоты
483, был приглашен к фюреру на ужин. <...>
26.9J19J43 г.
Столь загруженного работой периода, как последние недели и дни, у меня не было еще никогда. Мои адъютанты
484 считают такую загрузку работой просто неописуемой и удивляются, как это я все успеваю «переварить»
485.
Поэтому приходится заниматься делами не только целый день, но и засиживаться вечерами допоздна, а то и до самого утра. Пока немного удается поспать, терпеть еще можно... Феликс Бюркнер
486 прислал мне очень подробное письмо.
Он встретил какое-то непонятное сопротивление со стороны Шмундта, который ни за что не хочет дать ему должность. Но заявлять по этому поводу протест фюреру для меня — дело невозможное. <...>
Ставка фюрера
24.Х.[19]44г.
Удастся ли мне дописать это письмо, сказать трудно, но начать все-таки нужно! Особенно сообщить не о чем, кроме того, что я вполне в добром здравии. Майор медицинской службы д-р Либерле измерил мне артериальное давление и остался доволен. Но с моим немного перевозбужденным, неврозным сердцем он ничего поделать не может. Однако органических изменений нет. <...> И всё-таки кое-что случилось! Во время автомобильной поездки на фронт погиб от смертельной травмы черепа Роммель
487. Какая большая утрата, мы лишились полководца с искрой Божией!
А вчера в результате автомобильной катастрофы получил тяжкие телесные повреждения и Кессельринг. Подробностей пока не знаю: во всяком случае, он будет отсутствовать на фронте несколько месяцев, если вообще выживет. В темноте и на большой скорости он напоролся на орудие, получил рану головы и потерял сознание. Будем надеяться, что все обойдется! <...>
Теперь нам приходится вести бои на восточно-прусской земле, где русские прорвались с обеих сторон в Роминтерскую пустошь
488. Думаю, нам и на сей раз удастся все уладить, но сначала надо подкинуть туда побольше войск, что сейчас и делается.
Наше присутствие здесь действует на население весьма успокоительно. Русские просто не поверят, что мы — всё еще здесь, и это придает нам уверенности. Войск для защиты вполне достаточно! <...>
Ставка фюрера 1.11. [19J44e.
<...> Этой ночью выезжаю в Торгау, в имперский военный суд, где должен ввести в должность нового председателя
489, да к тому же поговорить с этими господами, как их начальник. С Берлином соприкоснусь только на его дальней периферии при поездке назад. Вызову туда этих господ, они обязаны доложить мне о ходе своих дел, а потом в Фюрсгенвальде отпущу их восвояси.
После всех тягот особенно последних лет будем же и впредь надеяться на более счастливые дни! Ведь, собственно говоря, мы пережили когда-то и Тридцатилетнюю войну (1618—1648 гг. — Прим, пер.), только с 1914 г., с некоторыми перерывами, у нас были времена беззаботные. Наше поколение и наши дети заслужили пожить и во времена с трудом добытого мира. <...>
Встреча в Ткрвизе
490
