Его Величество жаждет расширить свои земли… Надо сказать, что многочисленность потомства порождает честолюбивые мечты о новых завоеваниях, дабы каждому оставить великий удел, не урезав владений Короны, в противном случае при обычном порядке наследования сии вельможи стали бы довольно бедными сеньорами […].
Не пренебрегает король и религиозным долгом, ежедневно посещает мессу, в праздники присутствует на вечерней службе и в определенное время года участвует в процессиях, и каждый из основных праздников приносит пожертвования, всякий раз с бесконечным терпением и преданностью прикасаясь к бесчисленным больным, страдающим золотухой, которые уверяют, будто одно прикосновение короля дарует им исцеление […]. Король обладает природным умом и обширной памятью. Он прекрасно говорит по-французски, по-итальянски и по-испански, однако не слишком великий грамотей и разве что умеет читать и писать […].
Король-отец при жизни не очень его любил и не только не приобщал к тонкостям управления государством, но и в тайный совет не приглашал, так что четыре года назад Генрих II получил трон, с позволения сказать, не имея никакого надлежащего понятия о том, как управлять столь обширным королевством. А потому король полностью доверился коннетаблю, который и делал, и делает все.
Коннетабль, вне всяких сомнений, для того чтобы удержаться на подобной высоте, старается не давать королю повода чрезмерно вникать в дела управления
[397], паче того, обращается с ним в столь своеобразной манере, что в результате монарх не слишком уверен в своих способностях. А потому доселе в обычае (коннетабль установил его сразу), чтобы послы, желающие побеседовать с королем, прежде шли к его министру и объясняли бы, с какой целью просят аудиенции. После чего оный коннетабль отправляется к Его Величеству, излагает тему беседы и подсказывает, что надобно отвечать. Министру явно желательно таким образом держать короля как бы под опекою, чего ради он побуждает монарха к постоянным телесным экзерсисам, уверяя, будто сие помешает ему не в меру растолстеть, чего король сильно опасается. Тем не менее видно, как день ото дня Генрих II все более стремится действовать по собственному почину».
Далее следовали портреты королевы Екатерины, дофина, принцессы Маргариты, важнейших сановников государства — коннетабля и кардинала Лотарингского, герцога де Гиза и маршала Сент-Андре и наконец — Дианы.
«Но более всех король, несомненно, любит и предпочитает мадам де Валентинуа
[398]. Эта женщина пятидесяти двух лет, некогда супруга великого сенешаля Нормандии и внучка господина Сен-Валье, которая, оставшись молодой и красивой вдовой, была любима и ценима королем Франциском I и. по общему мнению, многими другими. Затем оная перешла в руки нынешнего короля еще в те дни, когда тот был дофином. Он очень ее любил и любит до сих пор, так что, хотя мадам де Валентинуа сейчас уже в возрасте, она остается его любовницей. Правда, несмотря на то, что она никогда не употребляла румян, а, быть может, благодаря тщательному уходу, дама сия отнюдь не выглядит на свои годы. Она очень умна и всегда была вдохновительницей короля, а в те времена, когда тот был еще дофином, помогала ему и из своего кошелька. Его Величество сохранил с тех пор огромную признательность и в первые же дни своего царствования сделал ее герцогиней де Валентинуа, даровал все, о чем я уже упоминал, и продолжает осыпать подарками, а паче того, неизменно поступает так, как ей желательно. Герцогиня — в курсе всех дел, и каждый день, обычно после обеда, король идет к ней и проводит часа полтора в беседе, делясь всем, что случилось за день».
Посол придерживался мнения, что, несмотря на внешнее соблюдение конвенансов, соперничество между коннетаблем и Дианой отнюдь не угасло.
«Некоторое время при дворе гадали, к кому король наиболее привязан, к коннетаблю или к мадам де Валентинуа
[399]. Но теперь по множеству признаков стало ясно, что дама более любима, с той сдержанностью и почтением, которые рождает лишь глубокая душевная привязанность, а потому расположение короля к коннетаблю может подчиняться тому обстоятельству, что Его Величество в оном нуждается, в то время как его чувство к герцогине не может иметь иного источника, нежели истинная любовь.
Я говорю об этом потому, что, к величайшему неудовольствию короля, две эти особы, коннетабль и мадам де Валентинуа, — заклятые враги. Эта вражда длится уже три года, но открыто разразилась лишь в прошлом году, когда госпожа герцогиня проведала, что коннетабль затеял интригу с целью отвратить от нее короля, возбудив в последнем страсть к гувернантке юной королевы Шотландии, красивой молодой женщине. И дело зашло столь далеко, что означенная гувернантка стараниями короля забеременела. Герцогиня весьма досадовала на это обстоятельство.
Королю пришлось многократно просить прощения, а мадам де Валентинуа и коннетабль долгое время вовсе не разговаривали друг с другом. Наконец, уступив настояниям короля, они внешне заключили мир, но подспудно их взаимная ненависть как никогда велика, и при дворе существуют как бы две фракции. Тот, кто приближается к одной из них, заранее знает, что с противной стороны навлечет на себя лишь враждебность. А поскольку коннетабль не слишком любим при дворе, едва ли не все знатные вельможи собираются под знаменами герцогини, в том числе и дом Гизов, как из-за того, что месье д’Омаль — зять мадам де Валентинуа, так и в силу того обстоятельства, что кардинал жаждет править единолично».
И более позднее свидетельство другого посла, Джованни Капелло, преемника Лоренцо Контарини с 1551 по 1554 год, дает нам совпадающие сведения
[400].
«Что до распорядка дня Его Величества, то он как нельзя более разумен: король совершает лишь полезные и благородные дела. Летом он встает на заре, а зимой — как только рассветет. День он начинает с набожной молитвы, потом отправляется на тайный совет, именуемый „узким“, куда входят г-н коннетабль, монсеньор де Гиз, месье де Вандом и великий маршал. Там обсуждаются вопросы войны и мира, вооружения, войск, довольствия — словом, все, что имеет касательство к управлению королевством. С совета король идет слушать мессу, после чего обедает, однако без особого аппетита: кажется, он целиком погружен в свои мысли.
