– Я вот как раз убеждала Джилл, что у вас очень хороший номер.
– Не надо, Пэт, – улыбнулся Майк. – Дерьмо это, а не номер.
– Никакое он не дерьмо. Ну, конечно, можно бы его чуть оживить, вставить хохму-другую, а может – Джилл немного подраздеть. А что, Джилл, у тебя же отличная фигура.
– Не-а, – печально покачала головой Джилл. – Не поможет.
– А вот один мой знакомый фокусник одевал свою ассистентку в стиле веселых девяностых – тысяча восемьсот девяностых, значит. Воротник под подбородок, ноги спрятаны по самые щиколотки – а потом он лущил ее, как луковицу, все эти одежды исчезали, слой за слоем. Знаешь, как лохи балдели? Ты только не думай, я совсем не уговариваю тебя на какую-нибудь неприличность, – в конце номера на этой ассистентке было надето примерно столько же, как на тебе сейчас.
– Да какие там неприличности, – улыбнулась Джилл. – Знаешь, Пэтти, если бы не легавые, я и вообще выступала бы совсем без ничего. Только они ведь прихлопнут номер – и с приветом, – искренне призналась она и на миг задумалась, как бы отреагировала на это заявление медсестра Джиллиан Бордман, дежурная по этажу. Вот к чему общение с Майком приводит… и ей это нравится.
– И что бы из этого вышло? Лохи к такому не приучены, они бы сами разнесли всю лавочку, не дожидаясь никаких легавых. Но если у тебя есть фигура – отчего бы не использовать ее на все сто? Вот, скажем, я – далеко бы я ушла как татуированная женщина, если бы не заголила все, что только можно, можно – в смысле законов?
– Кстати, о раздевании, – заметил Майк. – С тебя, Пэт, скоро пот начнет капать. Кондиционер в этой ночлежке скис, так что сейчас тут градусов девяносто.
На нем самом был легкий халат – в своей компании карнавальщики одевались достаточно непринужденно, да и вообще жара Майку практически не досаждала, чуть-чуть подрегулировать обмен веществ, и все в порядке. Но вот гостья их привыкла выступать почти обнаженной и куталась в одежду только среди лохов, пряча от них свои татуировки.
– Между нами, девушками, – ты могла бы и снять с себя всю эту упаковку, зачем зря париться.
(Первая часть фразы представляла собой шутку, эмфатический оборот, подчеркивающий, что разговор ведется в тесном кругу знакомых. Согласно объяснению Джубала, оборот этот мог употребляться не только женщинами, но и мужчинами – Майк не совсем понимал, почему это так, но к сведению принял.)
– Не стесняйся, Пэтти, – поддержала его Джилл. – Если у тебя под платьем ничего нет, я могу дать что-нибудь из своего. Ну или велим Майку глаза закрыть.
– Н-ну… да нет, спасибо, у меня там костюм, в котором я выступаю.
– И нечего тогда стесняться, здесь все свои. Повернись, я расстегну молнию.
– Ой, дай я сперва сниму туфли и чулки.
Продолжая болтать, миссис Пайвонская лихорадочно думала, как бы поестественнее перейти на вопросы религии. Ясно, как божий день, что детишки, благослови их Господь, вполне готовы стать ищущими, только раньше можно было вроде бы и не спешить – целый сезон впереди, – а тут вдруг такое. Уедут – и кто же там приобщит их к Свету?
– В шоу-бизнесе, Смитти, нужно понимать лоха, это самое главное. Ну конечно, если бы ты был настоящим волшебником… нет, лапа, я совсем не хочу сказать, что ты плохо работаешь, работаешь ты здорово… А теперь расстегни, пожалуйста. – Она засунула чулки в туфлю, аккуратно сняла пояс с подвязками и повернулась к Джилл спиной. – Я имела в виду – если бы ты и вправду подписал договор с дьяволом. Но ведь лохи прекрасно знают, что все это фокусы, ловкость рук. А раз так – надо вести себя повеселее, вроде как подмигивать им: здорово я вас дурю! Вот ты видел хоть у одного огнеглотателя хорошенькую ассистентку? Ни в коем разе, в его номере она была бы совсем не к месту, ведь лохов никогда не оставляет надежда – а вдруг он все-таки загорится.
Пэт бросила стянутое через голову платье на пол.
– Ну вот, тетя Пэтти, такой мы и привыкли тебя видеть. – Джилл наклонилась и чмокнула ее в щеку. – А теперь посиди спокойно и выпей.
– Подожди секундочку.
(Господи, немо взмолилась миссис Пайвонская, укажи мне стезю истинную. Научи вывести к Свету эти заблудшие души.) Ладно, картины скажут все сами без слов – для того Джордж их и рисовал.
– Вот этим-то всем я и привлекаю лохов. Ну а вы, ребята, вы-то рассматривали хоть раз мои картины? Я имею в виду, по-настоящему – рассматривали?
– Нет, – призналась Джилл. – Не хотели пялиться, словно лохи какие.
– А вы пяльтесь, милые, пяльтесь – ведь для того-то Джордж, упокой, Господи, душу его, картины эти и рисовал. Чтобы рассматривать их и изучать. Здесь, под подбородком, рождество пророка нашего святого архангела Фостера – здесь он еще дитя невинное, не ведает еще, не гадает, какую судьбу Господь ему предуготовил. А вот ангелочки знали – видите, как они собрались вокруг? Дальше, вот тут – первое его чудо: юный грешник, учившийся в деревенской школе, он подстрелил бедную маленькую птичку… а потом залился слезами, подхватил ее на руки, погладил – и птичка улетела прочь, целая и невредимая, веселой песнью своей славя Господа. Вот, тут и школа вдалеке видна. Ну, дальше там сколько-то лет перескакиваем, но все священные события из жизни Фостера на мне изображены. Вот теперь я к вам лучше спиной повернусь…
Пэт рассказала, как, принимаясь за величайший труд своей жизни, Джордж страдал от нехватки чистого холста, потому как они в юности были грешниками и у Патриции старых татуировок хватало, но потом его посетило озарение и он превратил «Нападение на Перл-Харбор» в «Армагеддон», а «Силуэт Нью-Йорка» – в «Град священный».
– Но даже превратив каждый дюйм старых своих работ в картины святые, – продолжила она, – Джордж не остановился, он чувствовал, что должен воплотить – отразить на живой плоти – главные вехи жизненного пути Пророка нашего. Вот тут Он проповедует на ступенях нечестивой богословской семинарии, которая Его отвергла, – как раз там Его и арестовали впервые, с чего и начались гонения. А с другой стороны, у позвоночника, Он низвергает идолов… рядом, чуть дальше, Он в тюрьме, и на Него струится Свет Божественный. А потом Немногие Верные врываются в эту тюрьму…
(Преподобный Фостер ой как хорошо понимал, что в борьбе за свободу совести кастеты, велосипедные цепи и готовность сцепиться с полицией значат гораздо больше, чем пресловутое ненасильственное сопротивление. Церковь его уже с пеленок была церковью воинствующей, но он прекрасно понимал тактику и начинал крупное сражение только в тех случаях, когда на стороне Бога была тяжелая артиллерия.)
– …спасают Его, а нечестивого судью, который заточил Его в узилище, вываливают в смоле и перьях. С другой стороны, спереди… нет, тут вы ничего не увидите, это под лифчиком. А жаль.
– (Майкл, чего она хочет?)
– (Ты ведаешь. Скажи ей.)
– Тетя Пэтти, – осторожно начала Джилл, – ты же хочешь, чтобы мы посмотрели все твои картины, правда?
