Бен заметно поскучнел.
– Очень жаль.
– А мне – совсем не жаль. Тем более, это тоже ни к чему бы не привело. Майк не берет со своего счета ни цента, не пользуется им чуть не целый год. Дуглас заволновался и стал звонить мне – мол, наш миллиардер не отвечает на его письма, а денег на расходном счету накопилось до хрена, и не лучше ли их куда вложить. Я Дугласу объяснил, что это его проблемы и что на его месте я бы точно исполнял желания владельца.
– Не берет со счета? Джубал, у него же колоссальные расходы.
– Может, вся эта церковная лавочка дает приличный доход?
– Вот тут-то мы и подходим к самому странному. У них там совсем не церковь.
– А что же еще?
– Ну, в первую очередь нечто вроде языковых курсов.
– Повтори-ка, повтори-ка.
– Курсы по изучению марсианского языка.
– Тогда очень жаль, что он называет это церковью.
– Захотел – и называет. Не знаю уж, насколько это законно.
– Понимаешь, Бен, каток – тоже церковь, если какая-нибудь секта считает, что катание на коньках – необходимый или хотя бы существенный элемент служения Богу. Можно петь во славу Божью – можно с той же самой целью кататься на коньках. Некоторые малайские храмы – не более чем ночлежки для змей, во всяком случае – на взгляд постороннего, и все же Верховный Суд наделяет эти «церкви» такими же правами, как и любую нашу секту.
– К слову сказать, Майк тоже разводит там змей. Джубал, неужели же разрешено абсолютно все?
– М-м-м… вопрос довольно скользкий. Кое-какие мелкие ограничения все же существуют. Церковь не имеет права брать плату за предсказание судьбы или за вызывание духов мертвых, но она может принимать пожертвования и может фактически превратить эти «пожертвования» в форму оплаты. А еще – человеческие жертвоприношения, хотя и эта практика кое-где сохранилась; возможно, даже где-нибудь здесь, в бывшей свободной земле и стране храбрецов. Во внутреннем святилище, куда не допускаются профаны, ты можешь делать все что угодно – и ни одна собака ничего не узнает. Но почему ты спрашиваешь? Неужели Майк занимается чем-нибудь таким, за что можно угодить в каталажку?
– Да вроде нет.
– Ну, если он ведет себя осторожно… Брал бы пример с фостеритов. Джозефа Смита за какие-то там невинные детские шалости линчевали, а с этих – все как с гуся вода.
– Майк позаимствовал у фостеритов многое. И это тоже меня беспокоит.
– А что беспокоит тебя в первую очередь?
– Только, Джубал, учти: это – «секрет братьев по воде».
– Ну, я так и предполагал. Готовлюсь к дыбе и каленому железу. Может, высверлить в здоровом зубе дырку и носить там яд, чтоб ненароком чего-нибудь не выдать?
– Считается, что посвященные могут при желании развоплотиться и так, безо всякого яда.
– Это надо быть очень уж посвященным, я так не умею. Но у меня есть другие способы. Так что – давай, тебе же самому не терпится.
– Для того чтобы развоплотиться, надо выучить марсианский. Ладно, проехали. Как я уже говорил, наш водяной братец разводит змей, но дело не только в этом. Там у него все какое-то болезненное, извращенное. Храм не меньше, чем у фостеритов. Зал для общих сборов, несколько меньших залов для собраний по приглашению, уйма кабинетов и жилые помещения. Джилл прислала мне радиограмму, заранее все объяснила, так что я не пошел через главные ворота, а свернул в переулок, к служебному входу. Жилые помещения расположены над главным залом, все организовано отлично, ни ты никого не видишь, ни тебя никто не видит, даже забываешь иногда, что находишься в большом городе.
– Хорошая идея, – кивнул Джубал. – Занимайся ты хоть сто раз законными и приличными вещами, все равно любопытные соседи – хуже чумы.
– В данном случае – очень хорошая идея. Внешняя дверь сразу открылась; скорее всего, меня узнал сканер, хотя я такового не заметил. Затем еще две такие же двери и – в подъемную трубу, причем в такую, куда целый полк не прорвется. Труба необычная, управляется она не пассажиром, а кем-то там – или чем-то там – невидимым. Лестниц нигде нет, и ощущения совсем не такие – я обычные трубы на дух не переношу, меня от них тошнит.
– Никогда не пользовался этими штуками, – твердо сказал Джубал, – и никогда не буду.
– Ну, в этой-то тебе бы понравилось. Я взлетел легко и плавно, словно перышко.
– Бен, я не верю никаким машинам. Они кусаются. Однако, – добавил Джубал, – мать Майка была гениальным конструктором, а его отец – настоящий отец – весьма толковым инженером. Мало удивительного, что их сын сумел усовершенствовать подъемную трубу, сделал ее пригодной для перевозки людей.
– Возможно. Наверху я остановился, не хватаясь за поручни и не впиливаясь в предохранительную сетку, да там ее вроде и не было. Очередная автоматическая дверь пропустила меня в огромную комнату, обставленную странно и довольно аскетично. Знаешь, Джубал, некоторые считают твои домашние порядки несколько необычными.
– Чушь. Самые нормальные порядки, а главное – удобные.
– Так вот, твой дом – просто пансион для благородных девиц. Знаешь, что я увидел в этой комнате? Я глазам своим не поверил: девица в чем мать родила и – татуированная. Татуировка с ног до головы, без единого просвета. Поразительно!
– А вот я, Бен, поражаюсь на тебя. В большом вроде бы городе вырос, а рассуждаешь как сельский олух. Я вот тоже знал когда-то одну татуированную леди. Очень была милая девушка.
– Ну, если так говорить… эта девица тоже ничего себе, если только привыкнуть ко всем этим иллюстрированным приложениям – и к тому малозначительному факту, что она никуда не ходит без змеи.
– Я уж было подумал, не одна ли это и та же. Полностью татуированные женщины – большая редкость. Но леди, с которой я был знаком – сколько же это? – тридцать лет тому назад, панически боялась змей. Сам-то я их люблю… знаешь, Бен, с твоей новой подружкой стоило бы познакомиться.
– Поедешь в гости к Майку – непременно познакомишься. Она там вроде мажордома. И священнослужительница. Патриция – но все называют ее «Пэт» или «Пэтти».
– Ну да, конечно! Джилл эту Пэт всячески нам расписывала – не упоминая, правда, про ее росписи. Наверное, решила, что меня это не касается.
– А по возрасту она почти годится в подружки тебе. Я сказал «девица», чтобы передать первое впечатление. Выглядит Пэтти лет на двадцать с небольшим, но в действительности ее старшему ребенку уже за двадцать, она сама так сказала. В общем, заулыбалась она от уха до уха, подбежала ко мне, обняла, поцеловала и говорит: «Тебя звать Бен. Добро пожаловать, брат. Я даю тебе воду». Джубал, я – старый газетчик, где только не бывал и чего только не видал. Но меня никогда еще не целовала незнакомая девица, одетая вместо платья в татуировки. Я смутился.
– Бедняжка. Прямо сердце кровью обливается.
