Братья Беляевы с Дмитрием Иринарховичем Завалишиным связаны были — он принял их в свой, им основанный таки, малочисленный и символический «Орден восстановления». Но в том особого греха не было. Однако если судить по «Алфавиту…» Боровкова, то как раз показания трёх мичманов и решили судьбу Завалишина, который свою вину отрицал (а ведь практически все действительные декабристы её признавали даже с какой-то поспешностью).
Судьбы же этой «антизавалишинской» троицы оказались схожими…
Дивов был осуждён по I разряду в вечную каторгу, однако вместо каторги был направлен в арестантские роты в Бобруйск без срока, но с нарастающим послаблением, в 1835 году переведён рядовым в Черноморский линейный батальон, потом — на Кавказ, где и погиб в стычке с горцами в 1841 году. Братья Беляевы были осуждены по вышесреднему IV разряду на 12 лет каторги с немедленным сокращением срока до 8 лет и при облегчении крепостного режима; отправлены в Сибирь в 1827 году; в 1832 году — освобождены от работ; в 1839 году определены в Кабардинский егерский полк; в 1844 году произведены в прапорщики, вышли в отставку и спокойно дожили: один — до шестидесяти, а другой — даже до восьмидесяти четырёх лет… Справедливости ради замечу, что смягчения приговора с течением лет были характерны для участи большинства декабристов, но трёх мичманов начали «жалеть» почти сразу.
Гудим, хотя отношения к движению не имел, четыре месяца просидел под арестом в полку, а потом с тем же чином был переведён в армейский полк в Дербент, где в 1828 году умер.
Почему Дивов и братья Беляевы пытались оговорить Мордвинова? Не потому ли, что Мордвинов был фигурой крупной, для многих внутренних и внешних «нессельродов» — крайне неудобной? Неудобной, в том числе — и из-за его отношения к РАК. Такое предположение более чем основательно.
Но не оговорила ли мичманская «троица» также и Завалишина? Сломать молодых мичманов было не так уж сложно, тем более что далеко не все декабристы вели себя достойно. Припугнуть, сломать, потом пообещать послабление…
А в итоге: нет у России потенциального преемника Резанова — Дмитрия Завалишина, к мнению которого был готов прислушиваться сам царь Николай.
НЕПРОСТО было тогда и графу Николаю Семёновичу Мордвинову… Он был связан с многими из тех, кто готовил выступление на Сенатской площади, связан давно и зримо! Скажем, в не пропущенной цензурой и распространявшейся в списках оде «Гражданское мужество», посвящённой Мордвинову, будущий государственный преступник 1-го разряда Рылеев в 1823 году восклицал:
Но нам ли унывать душой,
Когда ещё в стране родной,
Один из дивных исполинов
Екатерины славных дней,
Средь сонма избранных мужей
В совете бодрствует Мордвинов?
. . . . .
Благодаренье небесам
За их святое снисхожденье!
От них, для блага русских стран,
Муж добродетельный нам дан…
Между прочим, в том же 1823 году Николай Семёнович был награждён высшим российским орденом Андрея Первозванного, а имел он и «Анну», и «Владимира», и «Александра Невского» первых степеней!
Президент Вольного экономического общества, он выступал за развитие промышленности и внедрение научно-технических достижений, настаивал на финансово-кредитной поддержке отечественных предпринимателей, писал труды по экономике и банковскому делу, по сельскому хозяйству…
В 1825 году Рылеев посвятил Мордвинову отдельное издание своих знаменитых «Дум», в числе которых был и «Ермак», ставший песней: «Ревела буря, дождь шумел, во мраке молнии летали…», и т. д. Многие декабристы видели Мордвинова в будущем правительстве.
Мордвинов же оказался единственным членом Государственного cовета и Верховного уголовного суда, который отказался подписать смертный приговор пяти главным — «вне разрядов» — «преступникам», повешенным в день 13 июля 1826 года. И Мордвинов был в то время наиболее значительным и влиятельным радетелем перспектив Русской Америки. Но тем более неприязненно относился к Русской Америке царь Николай I.
К декабристам был близок и видный российский «американец» Василий Головнин, в 1825 году — капитан-командор, управляющий исполнительной экспедицией Адмиралтейств-коллегии со званием генерал-интенданта флота. При нём в качестве офицера для особых поручений состоял декабрист мичман Феопемт Лутковский, дважды «кругосветчик», ушедший в своё первое плавание к Русской Америке с Головниным, имея четырнадцать лет от роду. В 1824 году Василий Михайлович написал «Заметку о состоянии Российского флота в 1824 году», а опубликована она была уже после его смерти — в 1861 году, под именем мичмана Мореходова. Головнин был всегда справедливо критичен, но и это не укрепляло «российско-американского» кредита у нового русского императора.
Декабристом был участник антарктической экспедиции, адъютант начальника Морского штаба, капитан-лейтенант Константин Петрович Торсон, член учреждённой по его предложению «Комиссии для составления сметных исчислений на построение кораблей, фрегатов и других судов»… Фаддей Фаддеевич Беллинсгаузен назвал его именем остров в Антарктике, переименованный после осуждения Торсона в 1826 году в остров Высокий…
Декабристом был лейтенант Гвардейского экипажа Антон Петрович Арбузов, родственник одного из соратников Лисянского по кругосветному плаванию на «Неве» лейтенанта Павла Арбузова…
А уже знакомый нам барон Штейнгель!
Правитель Ново-Архангельской конторы РАК с 1818 по 1832 год Кирилл Тимофеевич Хлебников попал в следственные бумаги просто как один из адресатов Завалишина и «был оставлен без внимания». С движением декабристов его имя ассоциировалось тем самым очень слабо, но — как в том анекдоте, не всегда каждый мог припомнить — «то ли он, то ли — его…». А Хлебников и РАК — это были для всех очевидные «близнецы-братья»…
И «декабристский» «флёр» на деле Русской Америки уже с самого начала нового царствования стал мешать этому делу. Сомнения и антипатии Николая, усиливаемые не отмеченной в исторических анналах, но несомненно имевшей место работой агентуры влияния, разъедали скрепы здания РАК, суля ему в будущем крах. Современный биограф Николая — Леонид Выскочков уделил отношению Николая к РАК внимания немного, но хорошо уже то, что он не обошёл щекотливый вопрос стороной, при этом верно отметив, что отношение царя к РАК было сдержанным.
Весьма верно, хотя и вскользь, была указана Л. Выскочковым и причина такой сдержанности — несогласие со взглядами декабристов на перспективы российской торгово-экономической экспансии в бассейне Тихого океана. Здесь, конечно, следует уточнить, что декабристы имели в виду не столько экономическую экспансию, сколько разумную геополитическую перспективу, а уж она при её реализации обеспечила бы и экономические интересы России на Тихом океане и в Русской Америке.
Что же до описания деятельности РАК, то биограф Николая был далеко не во всём корректен, утверждая, например, что «…организация пушного промысла носила хищнический характер и иногда сопровождалась жестокостью по отношению к местному населению…». Впрочем, история РАК извращается уже давно как на Западе, так — теперь — и в России. А честные попытки ряда провинциальных историков дать истинную картину подавляются историками столичными.
