Между прочим, немало сходило с рук и его старшему брату Николаю. Этот служил на флоте, командовал придворной яхтой, воевал, в 1808 году стал контр-адмиралом, во время Русско-шведской войны занял остров Готланд с двухтысячным отрядом, но вскоре оставил его, атакованный пятитысячным шведским отрядом. И вот тут началось нечто удивляющее: вначале за готландскую экспедицию Николай Бодиско получает «Анну» 1-й степени, а потом его предают суду и 26 мая 1809 года исключают со службы с лишением ордена «за удаление с острова Готланда сухопутных войск, бывших под его начальством, и положение оружия без сопротивления», с высылкой в Вологду.
Однако 4 октября 1811 года Бодиско-брат был «всемилостивейше прощён» и вновь принят на службу (орден ему, впрочем, не «восстановили», то есть обвинение не было признано ошибочным, хотя за год до смерти в 1815 году он вновь был «Анной» 1-й степени награждён).
Относительно же Бодиско Андрея постсоветский «Словарь американской истории» под редакцией академика А.А. Фурсенко сообщает, что его донесения якобы отличались «точными характеристиками внешнеполитических действий США, что способствовало выработке адекватного курса со стороны России и сближению двух стран». Верить такой оценке не приходится, поскольку на действительно адекватные донесения могла быть лишь одна адекватная русская реакция: предельная настороженность в силу явной враждебности США. Одно давление США на Россию с целью лишить нас Форт-Росса (то есть полноценной продовольственной базы Русской Америки) говорит само за себя.
Опять-таки считается, что Бодиско как раз наоборот — пытался Росс для России сохранить, но в мексиканских отчётах действительно предпринимавшего такие попытки Фердинанда Петровича Врангеля имя Бодиско почему-то не упоминается вовсе.
Бодиско, как и его предшественник Крюденер, был, конечно, «соратником» Нессельроде. А деятельность Бодиско «на благо России» в США хорошо характеризуется тем, что по случаю его смерти конгресс США в знак траура на день прервал свои заседания, что в парламентской истории США явилось случаем беспрецедентным.
Президент США Франклин Пирс и члены правительства лично присутствовали на траурной церемонии. Причём хоронили русского посла в американском Джорджтауне, а это — примерно в двух сотнях километров от Вашингтона, да ещё и через Чесапикский залив надо было переправляться. Конечно, Бодиско был дуайеном дипломатического корпуса (семнадцать лет в одной стране — не шутка), но не каждого же дуайена провожает в последний путь вся официальная верхушка США. И уж совсем в редчайших случаях посла великой страны хоронят вдали от его страны (случай с сыном московского «ассигнационного» банкира, возможно, вообще единственный в новой истории мира!). Вот у этого Бодиско Стекль и подвизался в сотрудниках, а затем надолго занял пост посланника России в США.
Чтобы уж закончить с Бодиско, сообщу, что после 1854 года сия фамилия из списков русского посольства в Вашингтоне не исчезла, поскольку секретарём русской миссии числился сын Бодиско — Владимир Александрович. Сын оказался достоин отца, активно участвовал вместе со Стеклем в подготовке договора о продаже Русской Америки, а потом два раза ездил в Санкт-Петербург и обратно для скорейшей его ратификации. После отъезда Стекля в Россию Владимир Бодиско исполнял обязанности временного поверенного в делах и в конце 1870-х годов всё еще находился в Штатах. О дальнейшей его судьбе я не осведомлён и осведомляться не очень желаю.
Стекль же был малым ловким — правда, лишь для «умников» из российского МИДа. Так, в начале Гражданской войны в США он отбил в МИД депешу, в которой призывал правительство России остаться беспристрастным свидетелем «этих внутренних споров двух ветвей англосаксонской расы (имелись в виду янки и британцы. — С.К.), от которых человечество только выиграет», поскольку-де такая распря является «лучшей гарантией против честолюбивых замыслов и политического эгоизма этой расы».
Казалось бы — точно, блестяще, патриотично? Увы, вся эта несомненная правда была лишь наживкой, клюнув на которую русская высшая власть должна была «заглотнуть» уже иные рекомендации «патриота»…
Во-первых, заявлял Стекль, США — это важный элемент мирового баланса сил. Однако, заявляя это, будущий барон выдавал желаемое за действительное. Тогда это было совершенно не так, потому что США в то время, да и значительно позже, не обладали вооружёнными силами, мало-мальски способными — как в психологическом, так и в военно-техническом отношении — вести серьёзные военные действия вне национальной территории и вдали от родины.
Во-вторых, Стекль заявлял, что для России «нет Севера и Юга», а есть только американская федерация, существование которой для России «важнее, чем для любого иностранного государства», и что «сохранение единства Союза соответствует нашим политическим интересам».
Логический «курбет» Стекля оказывался воистину акробатическим! Он совершал некое политическое сальто-мортале, в процессе которого в какой-то момент голова и ноги меняются местами. Вначале Стекль заявлял, что России лучше остаться беспристрастным наблюдателем, и сразу же за этим предлагал вмешаться в ситуацию на том основании, что американские-де внутренние дела для России важнее, чем для кого бы то ни было другого!
Сохранение единства США отвечало интересам их наднациональных покровителей, и уже поэтому поражение заносчивого Юга, действительно пропитанного идеями «изоляционизма», было предопределено. Но для России при любом теоретически возможном развитии событий был выгоден только вариант максимального ослабления США, а ещё лучше — их раздробления.
Политическим и военным союзником России Америка не могла быть не только потому, что она могла быть «союзником» только своекорыстным, то есть вероломным, а прежде всего потому, что её чисто военный потенциал был тогда невелик. А с экономической, с торговой точки зрения какая разница, с кем торговать — с южанами, с северянами? Они и сами друг с другом во время Гражданской войны торговали! Доллары не пахнут!
Гипотетически надолго ослабленные США исключали реальную угрозу Русской Америке и вообще интересам России на Тихом океане, а сильные США им решительно угрожали. Стекль же утверждал обратное, и — что удивительно, к нему прислушивались! Так, организация визитов русских эскадр в США в ходе Гражданской войны не могла, естественно, не проходить через российского посланника в США и без его активного и лояльного содействия. А о глупости и антинациональности этого шага России уже говорилось.
Почему мнение Стекля — человека без прошлого, безродного, без каких-либо предварительных заслуг перед Россией вне его «поприща» в США — было всерьёз воспринимаемо в русской столице — само по себе загадка! Отечественные американисты задуматься над ней не удосужились, а вопрос-то — интересный.
При этом историки-американисты — тот же академик Болховитинов — считают, что именно Стекль вновь поднял вопрос о возможной продаже после своего очередного приезда в Петербург в октябре 1866 года. Стекль оставался в русской столице до начала 1867 года, и длительность его пребывания — да ещё в сырую, неуютную осеннюю и зимнюю пору — говорит о многом. Эта деталь, как и многие другие, позволяет видеть в Стекле не российского дипломата, а некоего эмиссара могущественных наднациональных сил — могущественных настолько, что не считаться с ними российская элита была уже неспособна. Нельзя исключать, конечно, и шкурной, чисто «рублёвой», заинтересованности как этой элиты, так и великого князя Константина лично, о чём ещё будет сказано.
