В 1804 году Крузенштерн и Лисянский подошли к архипелагу со стороны Маркизских островов вместе, но в виду его Лисянский с флагманом разделился и зашел на Сандвичи. Крузенштерн торопился доставить в Японию посольство Резанова, а Лисянский направился к Овиги (так он именует остров Гавайи). Тогда русские и познакомились впервые со старым пройдохой, матросом-янки мистером Юнгом и янки Льюисом Джонсоном — «министрами» короля Томи-Оми, правителя Гавайских островов. Тогда же Тамари — относительно самостоятельный король островов Кауаи (Отувай) и Ниихау (этот остров в русских документах именуется также Онегау и Онигу-Тамаури) попросил Лисянского принять его в русское подданство.
Насчет того, кто и когда из русских моряков был на Сандвичах, разнобоя нет. У моряков — судовые журналы, а это — документ серьёзный, подробный и обстоятельный. История же неудачного политического русского «гавайского проекта» в разных источниках излагается, во-первых, скупо, а во-вторых — с разночтениями. Вне сомнений тут лишь факт наличия идеи сделать Сандвичи русским владением, а также — факт её краха. Что же до того, кто первым сказал «Э-э-э…» и как развивались текущие события, сегодня установить вряд ли возможно — слишком много и тогда, и сегодня было желающих ситуацию замутить.
Но примерно всё происходило так…
УЖЕ к моменту появления на Сандвичах Лисянского один из влиятельных верховных вождей завершал создание на большинстве островов единого королевства и воцарился в нём под именем Камеамеа Первого (он же встречается в источниках под именами Тамаамаха, Гаммамея, Мамеамеа, Камехамеха, Камехаха, Ки`мре`маре, Тооме-Оме-о и, наконец, — Томи-Оми).
Король Камеамеа был с помянутым выше королём Тамари (именуется также — Каумуалия, Томари, Тамарей) в конфликте, хотя формально Тамари от него всё более зависел.
Судя по всему, Камеамеа лаптем щи не хлебал не только потому, что ни щей, ни лаптей в тропиках не водится, а потому, что личностью был незаурядной. Начал он править вначале на острове Гавайи — с 1789 года («Брокгауз и Ефрон» утверждает, правда, что королём он сделался «через четыре года после убийства Кука», а это вообще-то — год 1783-й). К 1810 году Камеамеа завершил объединение всего архипелага и царствовал по 1819 год. А тридцать лет власти в первом поколении над горячими курчавыми головами — это не шутка. Недаром Камеамеа иногда называли Петром Великим и Наполеоном Полинезии.
Есть портрет Камеамеа, сделанный неизвестным художником (возможно — М. Тихановым, бывавшим на Гавайях с судами РАК). На этом портрете король худощав, одет по-европейски и со вкусом — белоснежная рубашка, чёрный жилет, изящный чёрный галстук-завязка… Лицо умное, европейское, глубоко посаженные глаза смотрят внимательно и жёстко, волевые губы крепко сжаты. На начисто пробритой голове с темени на лоб идет узкая, высотой сантиметра в три, полоса седых волос, торчащих «ёжиком» — на манер современных «панков», которые, возможно, как раз Камеамеа и брали за образец для подражания.
Двести лет назад, во второй половине 10-х годов позапрошлого столетия, вокруг Сандвичей разгорелись немалые страсти, в которых и оказался замешан этот король-«панк». Первым европейским кораблём, который он увидел, был корабль Кука. Вторым — американское судно «Колумбия» под командой первого невольного «кругосветчика» США капитана Роберта Грея. Грей шёл от северо-западного берега Америки с грузом пушнины в китайский Кантон (в одном из источников его судно названо почему-то «китобойным») и в 1789 году наткнулся на цепь Гавайских островов.
Ни первый, ни второй опыт общения с белыми особой радости Камеамеа не доставил, но ружья белых и их суда ему понравились. Позднее, правда, он использовал и управленческий опыт белых, привлекая некоторых из них к своим делам, но под безусловное их влияние не подпадал.
Вначале Камеамеа смог обзавестись в достатке ружьями, поскольку янки были заинтересованы в ароматном гавайском сандаловом дереве, высоко ценимом в США и Китае, и были вынуждены пойти ещё не королю, а вождю навстречу. Уже эта деталь доказывает ум Камехамехи-Камеамеа и его натуру. Другой какой дурак позарился бы на бусы, виски, «Сникерсы», «памперсы» и «Тоёты» с «Шевроле»… А Камеамеа предпочёл получить могучий фактор силы.
К ружьям вскоре прибавился пусть и небольшой, но «настоящий» корабль. А уж управлять им гавайцев — природных мореходов учить долго не пришлось. Желание иметь свой корабль вождь высказал при посещении Гавайев экспедицией бывшего офицера Кука — Джорджа Ванкувера в марте 1791 года (француз Лаперуз был на Гавайях в 1786 году, что называется, мимоходом, и высаживался лишь на Кауаи). Проводя тщательные съёмки западного побережья Северной Америки от 30 до 60° северной широты, Ванкувер заходил потом на Гавайи ещё не раз.
Получив в придачу к ружьям и корабль, Камеамеа начал добывать славы и верховной власти. Через десять лет он имел флот из двадцати пяти кораблей и прочное положение властителя островов.
Неглупо!
Правда, всё это — ценой прогрессирующей вырубки сандаловых лесов, единственного предмета гавайского экспорта. Кроме того, Гавайи постепенно становились базой для американских китобоев в тихоокеанских водах со всеми вытекающими из этого текущими и будущими последствиями.
В 1804 году островитяне столкнулись уже с новым типом белых — с русскими, да ещё с такими славными нашими соотечественниками, как русские военные моряки! Да ещё и под началом такого командира, каким был умница Юрий Фёдорович Лисянский. Юрию Фёдоровичу шёл тогда тридцать первый год. А в двадцать лет лейтенант Лисянский в числе 12 (по другим данным — 16) лучших перспективных морских офицеров был направлен Екатериной на стажировку на английский флот — волонтёром. Вместе, заметим, с Крузенштерном.
Был Лисянский на чужбине пять лет… Сделал несколько кампаний, воевал с французами, был ранен в голову, ходил к Северной Америке и в Ост-Индию, огибал южную оконечность Африки — мыс Доброй Надежды, некоторое время жил в Филадельфии. И полностью сохранил при этом душу русскую, прямую, а характер — счастливый.
Если не ко времени визита Лисянского в 1804 году, то позднее, Камеамеа, судя по дальнейшему, понял, что против белых ему долго не выстоять. В этой ситуации логичным решением оказывался прочный политический союз с кем-либо из белых. Но — с кем? Чью руку выбрать, а точнее — под чью руку идти?
Можно было идти под холёную руку Англии Кука, нарвавшегося на копья островитян, под руку английских прощелыг-авантюристов, услугами которых Камеамеа пользовался…
Можно было идти под загребущую лапу Соединённых Штатов, откуда к Гавайям приплывали бесцеремонный Грей, норовивший урвать побольше выгоды, и ещё более бесцеремонные китобои…
Но была же ещё и десница России Лисянского — доброго и уважительного, исполненного непоказного благородства, с курчавинкой в волосах, с немного вывернутыми губами, делающими его чуть похожим на островитянина…
Король глупцом не был. Но и влияние янки усиливалось. Поэтому, хотя Камеамеа и попытался не раз заручиться покровительством русских, о непосредственном переходе в подданные русского императора не заикался. Впрочем, надо полагать, при умном подходе Петербурга к возникающей возможной «гавайской» перспективе всё могло бы быть и по-иному даже с Камеамеа. И, так или иначе, о русском подданстве подумывал король Тамари-Каумалии с островов Кауаи и Ниихау…
