Чем больше последнее будет стараться убеждать американских негоциантов и мореплавателей в своём намерении объясниться и полюбовно разрешить с императорским кабинетом затруднения, связанные с регламентом от 4(16) сентября, тем скорее его подданные уверятся в дружелюбных намерениях российского двора и тем меньше будет предположений относительно возможности разрыва между обоими государствами и лиц, строящих такие предположения»…
Как видим, кое-кто в США уже представлял дело так, что Россия и США идут к войне, и всё — из-за «регламента от 4(16) сентября»! А Александр резонно считал, что если власти США чётко заявят, что они не будут поощрять браконьеров-янки и не будут брать их под защиту, то и браконьеров этих не будет или почти не будет. В депеше Нессельроде об этом было сказано далее вполне недвусмысленно:
«Когда судовладельцы или капитаны американских судов будут знать, что их правительство не оспаривает у нас права нести наблюдение за непосредственно прилегающей к нашим поселениям береговой полосой в пределах, указанных в наших новых инструкциях, никто из них, вне сомнения, не осмелится вести торговлю, являющуюся предметом жалоб с нашей стороны. Тогда и крейсерская служба наших кораблей не будет иметь целью наблюдение за американскими судами. Будет исключена любая возможность столкновения, и никакие насильственные действия не осложнят… важных переговоров».
Казалось бы — всё сказано и вежливо, и внятно… Но янки не были бы янки, если бы руководствовались логикой, а не наглостью… Ещё до получения вышецитированного письма барон Тейль 14(26) августа направил из Парижа Нессельроде ответ на его депешу от 13 июля. Он докладывал: «Я намереваюсь отплыть 1 октября ст. ст. из Гавр-де-Граса на американском судне The Six Brothers, следующем в Нью-Йорк под командованием капитана Уильямса». И там же Тейль изложил свою беседу с посланником США при французском дворе Альбертом Галлатином.
Абрахам Альфонс Альберт Галлатин был личностью и яркой, и тёмной одновременно. Родившись в 1761 году в богатой аристократической семье в Женеве, он после окончания Женевской академии переехал в Северную Америку для «борьбы» за её «независимость», потом занимался земельными и политическими спекуляциями, в 1801–1813 годах был министром финансов, а много позже стал президентом Национального банка Нью-Йорка, названного впоследствии его именем.
В 1813 году Галлатин, будучи посланником в Петербурге, вёл переговоры о мире с Англией при посредничестве России.
Прожил этот просвещённый и во многое посвящённый человек без малого девяносто лет, умер в 1849 году, и в Париже в свои шестьдесят лет был ещё вполне энергичен и напорист:
— Я уже осведомлён, господин барон, о вашем новом назначении.
— Да, я скоро отплываю на вашу вторую родину, господин Галлатин. И мне там предстоят серьёзные переговоры.
— Ну, — швейцарский янки был безапелляционен, — если бы речь шла не о России, а о любой другой державе, то моё правительство выступало бы ещё решительнее.
— То есть?
— Ну, скажем, для Штатов важен лишь вопрос о морской юрисдикции, а вот Англию кроме этого беспокоит ещё и территориальное разграничение.
Спокойный по натуре и по своему пониманию долга Тейль слушал внимательно и молча, а Галлатин не останавливался:
— Сейчас Англия не поднимает большого шума, она озабочена тем, чтобы не ввязаться в новую войну, но договариваться относительно разграничения вам придётся с ней…
Если вспомнить, что в Штатах уже тогда наиболее наглые политиканы смотрели на Канаду как на свою будущую территорию, то лицемерие Галлатина было очевидно, но это была только присказка, а сказки американец стал рассказывать вот какие:
— Я не понимаю, о чём между нами недоразумение? Ваши меры по защите поселений Российско-американской компании странны. И ваш принцип расширения территориальных вод будет решительно отвергаться. Согласно установившимся обычаям ширина национальной полосы не должна превышать трёх-четырёх миль от берега…
Тейль пожал плечами, но его собеседник не унимался:
— Вы закрываете всё Берингово море для наших китобоев и рыбаков… Что же до торговли пушниной, то она не представляет для Соединённых Штатов особого значения. Да и наши поселения на северо-западном побережье надо рассматривать как чисто временные…
Тут Галлатин умолк, надулся и важно закончил:
— Столь обширные края не могут не обрести рано или поздно полной независимости…
Что тут имел в виду американский посланник, понять сложно… О какой независимости и каких территорий на северо-западном тихоокеанском побережье Америки можно было вести речь? Морские бобры, что ли, республику вознамерились бы объявить? Или алеутам парламентского образа правления вдруг захотелось бы?
Но, бог бы уж с ним, с этим Галлатином, но он был бесстыже не прав и в другом — в рассуждениях о том, что согласно-де установившимся обычаям ширина национальной полосы не должна превышать трёх-четырёх миль от берега.
В северной части Тихого океана характер расположения суши и островов совершенно уникален. То есть более нигде на планете такой картины не наблюдается, и нигде в другом месте естественная граница государства не определяется так зримо непрерывной островной цепью… В момент парижской беседы двух посланников узкий русский полуостров Аляска, островным продолжением которого была Алеутская островная гряда, сами русские Алеуты, русские Командорские острова неподалёку от русской же Камчатки, настолько очевидно отгораживали Берингово море от остального Тихого океана, что при тогдашней политической карте мира — с Русской Америкой на ней — Берингово море оказывалось, по сути, внутренним русским морем с чисто географической точки зрения, не говоря уже о политике и геополитике.
Ведь янки не претендовали на свободный промысел в русском Азовском море? И посмотрел бы я на галлатинов ХХI века, если бы российские атомные подводные лодки, обосновывая своё право аргументами Галлатина и его шефа Адамса, попытались бы войти в воды, скажем, глубоко вдающегося в североамериканский континент Гудзонова залива. Свобода торгового плавания в чужих водах — это одно, но свобода промысла и прибрежной торговли — простите, совсем другое.
Увы, барон Тейль ничего такого не сказал, а просто заметил:
— Вы, господин Галлатин, как мне кажется, проявляете несколько большую горячность. Но я надеюсь, что мы в состоянии устранить возникшие трудности и примирить взаимные интересы…
— Ну, конечно, — не замедлил согласиться Галлатин, — я думаю, что между двумя правительствами, заинтересованными в том, чтобы поддерживать дружественные отношения, не возникнет серьёзного спора в вопросах по сути дела маловажных…
Этот разговор не вымышлен и не домыслен — он полностью документален. И из него видно, что американцы прикидывались простачками и пытались уверить русских, что дело-то — пустяковое. Подумаешь — какие-то там временные американские поселения, и — при чём здесь права русских на Берингово море?..
