Кстати. Митрополит Киприан, между прочим, на Руси звался «болгарином», то есть — приезжим с юга, с Балкан (он и на самом деле был болгарином). Это означало, что его можно было в некотором роде иносказательно причислять к тому самому древнему народу «булгар», с которым, собственно, и воевал князь Юрий Звенигородский в конце XIV века, и на эту битву его как раз и благословлял Савва Сторожевский…
Таким образом, данное Саввой благословение князю становится весьма символическим. Хотя в Житии Саввы «враги», с которыми собирался воевать по его благословению Юрий Дмитриевич, не названы конкретно (то есть что это именно булгары), но позднее во всех источниках и публикациях считалось без обиняков — пошел князь с русскими дружинами именно против «булгар», с благословением.
Здесь, возможно, скрыта еще одна из причин, почему к Звенигороду было столь напряженное отношение не только со стороны Москвы светской, но и со стороны сторонников митрополита Киприана. По крайней мере, в начатом его последователями Московском летописании начала XV столетия князю Юрию Дмитриевичу отводятся лишь строки, а преподобному Савве Сторожевскому — почти ничего.
Юрий начинает грандиозное и невиданное по масштабам того времени строительство и переустройство Звенигорода. Причем не просто украшение города и окрестностей, а возведение комплекса каменных зданий и других различных укреплений. Для этого он приглашает лучших мастеров своего времени, включая опытных булгар, которых он привез с Востока. В строительстве используются новые технологии.
Для росписи храмов и создания иконостасов в Звенигород приходит Андрей Рублев, в котором уже тогда, в начале его славного, как бы сегодня сказали — творческого — пути, Савва и Юрий увидели, заметили великий талант.
Именно два этих человека — духовник и его ученик — создали новое направление в раннемосковской архитектуре. Они построили первые храмы этого стиля. При них появились новые иконные лики, такие как «Спас Звенигородский», а затем (уже после кончины Саввы) — знаменитая «Троица».
В Звенигороде, судя по всему, складывался необычный состав жителей. Смешивалось коренное русское население с многочисленными приезжими из Орды, в первую очередь — из Волжской Булгарии. Одновременно звенигородское боярство считалось одним из самых активных, сплоченных и энергичных. Бояре Юрия слыли отличными воинами (напомню, более 30 бояр звенигородских пали в Куликовской битве — больше, чем из других уделов!). Они и в Орду (через Москву) платили дани больше всех! Если при Дмитрии Донском город Дмитров отдавал 111 рублей, Можайск — 167, великокняжеская «отчина» Коломна — 242, то Звенигород выкладывал 272 рубля! Это ли не показатель силы и мощи!
История не донесла до нас многих имен этих людей, и мы понимаем — почему. Их более именитые соседи — бояре московские — недолюбливали «выскочек». А сохранились до нас только лишь «московские» летописи. Были ли летописи «звенигородские»? Мы не знаем. Ведь такие документы, как правило, хранились в монастырях. А Саввино-Сто-рожевская обитель в XV—XVII веках горела дотла вместе со всеми своими хранилищами неоднократно.
А жаль…
* * *
Жалованная грамота 1404 года, по которой князь Юрий отдавал Саввиному монастырю села и средства, показывала образец духовно-светского устройства современного им общества. В этой грамоте сказано, что Юрий дал игумену Савве и его монастырю несколько сел и деревень с угодьями в своем уделе. Но самое интересное — князь освобождал от дани и пошлин всех, кто поселялся или жил на монастырских землях в его отчине. Эти жители переставали подчиняться суду звенигородских и рузских наместников и руководителей волостей. Их мог и должен был теперь судить непосредственно сам игумен или «кому он прикажет»! Духовный суд становился выше светского! Исключались лишь случаи, связанные с убийствами. Здесь Церковь не могла принимать окончательных решений.
Та же грамота позволяла держать в монастыре собственное монастырское клеймо для пятнания лошадей (так определялась их собственность), обители передавались свои медовые угодья — борти и бортники.
Это, конечно, был своеобразный ответ князя Юрия своему брату — великому князю Василию, выдавшему митрополиту Киприану грамоту, освобождавшую «церковных людей» от княжеского суда. Но Юрий пошел дальше. Он предоставил игумену некоторые права мирского суда.
Так переплетались две ветви власти. И самое главное — выковывались возможные новые традиции «нравственного княжества», о котором давно говорили основоположники исихазма, о чем, видимо, мечтал еще Сергий Радонежский.
* * *
Остались поразительные слова, которые сказал Савва Сторожевский Юрию Звенигородскому. Их запечатлел Маркелл Безбородый в Житии преподобного. Они представляют идеальный образец наказа правителю нового времени, который мог превратиться после Звенигорода — в правителя всей Руси.
Вот они.
«Благой и милосердный Бог видев твое благочестивое княжение и смирение сердца твоего, и любовь, которую оказываешь убогим». Пусть же и твое сердце до конца утвердится и пребывает в любви Его. Ибо ничем так не приближаемся к Богу, как милостью к нищим. Если будешь милостив к ним до конца, то жизнь добром утвердишь и будешь наследником вечных благ».
«Благочестивое княжение»… «Вечные блага»…
Это была новая форма жизни, будущая формула правления.
Формула Звенигородской Руси.
К сожалению, как известно, — так и недостроенной.
Послесловие
ЕСЛИ БЫ НЕ КНЯЗЬ ЮРИЙ, ТО…
Гипотеза 25
Великодержавный бе и хвалам достойный, и просвещения сподоблен.
Пахомий Логофет о Юрии Дмитриевиче, XV в.
История все-таки расставила точки над «i».
Юрий Звенигородский и Галичский стал великим князем и взошел на Московский властный престол, пусть на очень короткое время. Он не мстил своим братьям и племяннику-наследнику. Даже наоборот, однажды получив власть, он отдал ее добровольно.
Не пришелся он по душе набравшему силы московскому боярству. Не было у него и всецелой поддержки Церкви. Для светских авторитетов сильная Литва была ближе, чем независимость Руси. А для тогдашних церковных лидеров греческая традиция была важнее, чем образ Русской Палестины, тем более — важнее идеи некоего Небесного Звенигорода, основанного на военной мощи, изысканном творчестве Андрея Рублева, наследии Сергия Радонежского и Саввы Сторожевского. Греческая Византия и западноевропейские идеалы побеждали «Северо-Восточную индивидуальность». С ней и ушел «последний Палладии Средневековой Руси» — сын Дмитрия Донского, великий князь Юрий.
Освобождение от Орды задержалось еще на несколько десятилетий…
* * *
А мы подведем итоги. Поразмышляем и немного помечтаем…
Если бы не князь Юрий, то…
— Русь могла быть завоевана и стерта с лица земли Тамерланом.
