Однажды экспедиция по поиску исторических ценностей, отправленная в 1918—1919 годах в Звенигород, обнаружила находки, которые стали настоящей сенсацией, они по сей день будоражат умы ученых людей.
Один из исследователей заглянул в заброшенный сарай неподалеку от собора Успения, что на Городке. Разбросанные доски среди обычного хлама и мусора первоначально не привлекли его внимания. Однако он приподнял наиболее запачканную, что была сверху. Увиденное поразило знатока. На него смотрели глаза Спасителя, лик которого едва проглядывался из-под вековых наслоений и почернения.
Так были найдены остатки знаменитого Звенигородского чина, который позднее большинство специалистов отнесут к трудам великого русского иконописца. Почти без сомнений ученый мир заявит, что это работы Андрея Рублева.
Часто в научной и художественной литературе встречаются утверждения вроде такого: вот эти люди, жившие в одно время и в одном месте, наверняка знали друг друга и встречались лично. Вызывают улыбку подобного рода сентенции, хотя бы потому, что, к примеру, если в одной семье растут несколько детей или в одном доме живут несколько соседей, то они уже не просто «встречаются». Они, даже не желая того, — не могут не знать друг друга! А если говорить о Средневековой Руси и эпохе конца XIV столетия, то не стоит забывать, что тогда в стране жили не сотни миллионов человек, население исчислялось гораздо меньшими цифрами. Люди не просто «пересекались». В центральных городах или, скажем, монастырях все знали друг друга поименно! По этой причине частенько многие известные имена и фамилии не записывались в каких-либо текущих документах, а просто подразумевались (а потому до нас — увы — и не дошли). Ведь их должны были знать все!
Вот почему, когда мы говорим о великом иконописце — Андрее Рублеве, а потом (почему-то рассматривая его жизнь в отдельности) о князе Юрии Звенигородском и старце Савве Сторожевском, то замечания вроде — «они могли видеться и наверняка знали друг друга» — становятся совершенно неадекватными реальности и даже в некотором роде абсурдными.
Все было в значительной степени серьезнее. Этих людей связывало почти десятилетие совместных деяний, поисков, трудов, а также духовного и, можно даже сказать, творческого общения. Они не просто «знали» друг друга, а бок о бок, вместе создавали новый мир, новую духовную культуру, новые традиции, предлагали свежие концептуальные подходы к устроению мирской и церковной жизни.
Сегодня можно смело утверждать, что весь «звенигородский» период жизни и творчества преподобного Андрея Рублева был озарен уникальной возможностью совместной деятельности и духовного общения с чудотворцем Саввой Сторожевским, повлиявшим не только на создание фресок и икон этого периода, но и сформировавшим все дальнейшее творческое мировоззрение иконописца. Также связан он был и с тем, кого принято называть заказчиком, инициатором, вдохновителем, ктитором-вкладчиком. То есть — с покровителем Звенигородского устроительства — князем Юрием Дмитриевичем.
История сама доказывает столь простые истины. Нужно только внимательнее отнестись к датам событий, и тогда более точные и правильные ответы становятся яснее и ближе.
* * *
О жизни и хронологической последовательности раннего творчества Андрея Рублева существует устоявшееся мнение. Условной датой рождения иконописца считается 1360 год (иногда — 1370-й). Затем его имя всплывает в раннемосковской Троицкой летописи, в записи событий за год 1405-й: «Тое же весны почаша подписывати церковь каменную святое благовещенье на князя великого дворе … а мастеры бяху Феофан иконник гречин, да Прохор старец с Городца, да чернец Андрей Рублев». То была работа в Московском Кремле, расписывался Благовещенский собор — домовая церковь великого князя Василия Дмитриевича — старшего брата Юрия Звенигородского.
Считается, что упоминание наряду со знаменитым тогда на Руси Феофаном Греком характеризует инока Андрея уже признанным и авторитетным мастером.
Та же Троицкая летопись за 1408 год помечает, что 25 мая «начаша подписывати церковь каменную великую соборную святая Богородица иже во Владимире повелением князя Великого а мастеры Данило иконник да Андрей Рублев». Мы встречаем иконописца в граде Владимире за росписью Успенского собора.
Как мы видим, даже в эпоху зрелости мастер часто упоминается не первым в списке артели. Казалось, что при жизни это «молодчество» преследовало его долгие годы, согласно традиции сие означало, что он являлся в буквальном смысле младшим.
Свою знаменитую «Троицу» инок Андрей создаст в 1420-е, когда будет возведен Троицкий собор в Троицесергиевом монастыре. Не забудем главное — каменный храм этот будет построен не кем иным, а именно Юрием Звенигородским! Опять же вспомним при этом и имя Саввы Сторожевского, близко общавшегося с обоими, бывшего ученика Сергия и игумена той же Троицкой обители.
Хорошо известно, что Андрей Рублев расписал также соборы Звенигорода и создал к ним иконостасы, включая знаменитый Звенигородский чин со Спасом. А когда же это происходило? И почему так мало об этом упоминается в летописных документах?
Думаю, что читатель понимает, к чему мы клоним. Да, Звенигородский период жизни Рублева весьма загадочен. Память о мятежном князе Юрии Звенигородском, как мы помним, уничтожалась (подробнее об этом далее в книге), а значит, уходила в небытие и вся информация о тех, кто так или иначе мог быть с ним связан, пусть даже временно.
А мы попробуем восстановить историческую картину с помощью последних, самых интересных выводов известных исследователей творчества Андрея Рублева, а также историков, искусствоведов, архитекторов, археологов и даже богословов. И картина эта оказывается поразительной.
В окончательной редакции Жития Андрея Рублева нынешнего времени мы читаем следующее: «Услышал князь Юрий Звенигородский об иконах Андреева письма и восхотел у себя в Звенигороде собор Святого Успения украсить благодатными образами. И пришел преподобный Андрей, сей чудный смиренный старец, и поклонился князю, и, по благословению святого Саввы игумена, написал Деисус для соборной церкви и другие многие иконы. И в сем Деисусе красоту совершенную явил в образе Спасове и иных. Таковых же образов не бывало до того времени».
Иногда считается, что соборы в Звенигороде Андрей Рублев мог расписать в начале 1400-х годов, и даже в 1410-х. Это мнение строится на том, что они были построены в 1400—1407 годах, и не ранее. А даты строительства предположительно берутся в связи с окончанием Булгарского похода князя Юрия, то есть почему-то после 1399 года, когда, собственно, у князя для этого появились средства.
Но мы-то уже знаем, что этот поход состоялся в 1395 году. Не дает ли нам это утверждение возможность совершенно по-другому взглянуть и на работу Андрея Рублева в Звенигороде? Конечно да!
Мы замечаем в этом случае не просто некоторые иные даты или иную вероятность происходивших событий, но и большой, плодотворный период в жизни иконописца, который можно теперь совершенно определенно называть «звенигородским».
Если ранее говорилось лишь о «приглашении» Рублева в удел князя Юрия, лишь о его возможном «участии» в росписях, то теперь становится ясным, что на самом деле это было не просто приглашение, а важная и весьма продолжительная часть его жизни, ранняя в его творчестве, и, возможно, сформировавшая инока как личность, а также повлиявшая на всю его дальнейшую деятельность.
