Нам кажутся неудачными эпитеты или определения по отношению к князю Юрию, вроде таких: «непослушание», «сопротивление», «борьба за власть». Разве наследник, имеющий свои права и умеющий подтвердить их, мог быть «непослушным» и «сопротивляющимся»? Будучи «нелюбимым» братом покойного великого князя, он при этом не был «незаконным»! Юрия могли отстранять, «отодвигать», «забывать» в документах, делать вид, что его вовсе и нет, но ведь это не значило, что его на самом деле не существует! У него было достаточных «рычагов», чтобы его правота была признана мирным путем. Но его правота была гораздо большей, нежели Василия-младшего. Если вообще доказательства последнего могли бы быть принятыми. Ведь и позднее он избегал ссылок на документы, которые утверждали вовсе не то, что бы ему хотелось.
А значит, князь Юрий поступал по праву, а не по желанию сопротивляться!
Таким образом, отъезд Юрия Дмитриевича в Галич не являлся неподчинением или началом войны против племянника. Это был естественный поступок, связанный с личным самосохранением, учитывая обстоятельства, при которых само существование законного наследника могло стать причиной его гибели. Ведь, даже предъявив документы, подтверждающие его власть, он мог лишиться не только их самих (они могли быть уничтожены), но и собственной жизни.
Юрий выбрал единственно правильное для себя решение — отойти в сторону, не делать поспешных выводов и не совершать обостряющих поступков. И уж тем более — не развязывать военных действий и не применять иных силовых акций, которые ему так упорно приписывают многие историки.
Дальнейшие события лишь подтверждают эту мысль. Не Юрий начал поход на Москву, а как раз наоборот — Василий Васильевич немедленно пошел на Кострому и Галич, нарушив заключенное перемирие. То есть — воевал за престол не сын Дмитрия Донского, а наоборот — как будто обретший его внук!
Таким образом, происходившее в тот момент можно охарактеризовать так. Юрий пытался решить проблему с наследством путем переговоров, а Василий II — с помощью силы. А значит, вместо понятий «непослушание» и «сопротивление» (по отношению к Юрию) правильнее было бы употребить определения «агрессия» и «захват власти» (по отношению к Василию).
Эти важные положения могли бы в корне изменить отношение наших современников к происходившим событиям. Тем более что факты подтверждают их очевидность.
* * *
Интересен факт, зафиксированный в поздней Софийской II летописи, связанный с моментом кончины Василия I. Когда митрополит Фотий в день смерти великого князя послал «по брата его князя Юрия», то оказывается, что Звенигородский и Галичский князь уже «иде на Москву из Звенигорода». То есть он сам направлялся в столицу. И, возможно, по двум причинам: либо занять престол в качестве наследника, либо обсудить это с опекунами юного Василия Васильевича. Видимо, он предполагал начать родственное обсуждение сложившейся ситуации и конечно же принять участие в похоронах брата.
Но тут послали «по него Акинфа». И все переменилось. Да и кто такой был этот Акинф?! Похоже, что он был отправлен со специальным отрядом просто… арестовать князя Юрия. Задержать временно, на всякий случай (или нейтрализовать, а может — убить?!). Потому летопись и сообщает: «…тое же весны князь Юрьи Дмитреевич иде в Галич».
Не собирался он никуда «бежать» из Звенигорода. Его просто вынудили это сделать. А отвечать силой он не желал.
Поэтому почти сразу же было заключено перемирие между дядей и племянником. Это произошло до конца Петровского поста — до 29 июня (по старому стилю). Как сказано в летописи — не Василий заключил его, а Юрий! Что прямо говорит о том, кто был «наступательной», а кто — «обороняющейся» стороной.
Как известно, на Руси любят страдальцев или не заслуженно униженных. Неожиданным образом у Юрия стали появляться многочисленные союзники, те, кто считал его правым в споре за великое княжение. Мы намеренно говорим здесь о «споре», а не о «борьбе за престол». Тогда борьба еще не началась, никто ее в развитии не предполагал.
Князь Юрий провел в Галиче нечто вроде общерусского съезда, напоминающего, как писал Зимин, древнерусское вече или московский земский собор. Такой «вечевой» опыт у него уже был с тех пор, как он княжил в Новгороде. Это важное обстоятельство совсем не изучено историками. Ведь именно этот особенный съезд (напоминающий древний снем), куда приехали многочисленные участники, среди которых были князья и бояре, имел ключевое значение для развития всей последующей истории. По летописи, Юрий «розосла по всей своей отчине, по всех людей своих». Так когда-то делал и его отец — Дмитрий Донской (вспомним здесь 1374 год — когда родился князь Юрий). Зимин подтверждает, что в Галиче собрались «вси к нему изо всех градов его, и восхоте пойти на великого князя».
То есть князь Юрий действовал не в одиночку, а был поддержан в большом числе. Русь реально признавала его наследником Москвы.
* * *
Племянник поступил проще. Он решил объединить всю семью против дяди. И, как считается, ему это на первых порах удалось. В особенности, после раздачи дополнительных уделов братьям Юрия. Последовательно собирая силы, Василий Васильевич (или, точнее, тот, кто действовал от его имени) решил наказать ушедшего в затворное ожидание Звенигородско-Галичского князя.
Собрав войско, Василий двинулся на Кострому. К нему присоединились князья-Дмитриевичи: Андрей, Петр и Константин. Их участие было крайне важно для Василия. Ведь это означало, что они полностью признают его власть.
Кострома фактически была ключом к Галичу. Соседство значило многое. Именно с Костромы на протяжении десятилетий начинались всяческие наступления на галичские земли.
Штурм Галича не состоялся только по причине того, что Юрий оттуда съехал.
Тогда Василий решил действовать другим способом. Он подключил к уговорам о подчинении ему Юрия митрополита Фотия. Трудно сказать — сколько раз митрополит встречался с Юрием (например, бывал в Галиче), так как сведения в летописях на этот счет весьма противоречивы. Однако точно известно одно, главное посещение им северо-восточного княжества. То самое, когда князь Юрий, как утверждают летописи, выстроил вдоль пути митрополита свое войско, чтобы показать всю свою мощь. А тот язвительно заметил: «Не видах столико народа в овчих шерьстех, вси бо бяху в сермягах», намекая на то, что это было не войско, а одетый в простые серьмяжные одежды народ, который согнали для пущего виду.
Фотий смеялся над тем, во что была одета звенигородская дружина: мол, видно, что средства у князя есть, а выглядят его воины все равно бедновато, а значит, и армия слаба. Ничего себе «сермяги»! У Москвы тогда и такого не было! Да и кто себе мог позволить выстроить вдоль многоверстных дорог ратников в таком количестве, к тому же одетых «по форме», пусть даже и в «шерстех»! Митрополит знал, что большинство сермяжников-черемисов (о них — чуть позже) к тому времени не были христианами, и это также вызывало его иронию.
Как ни старался Фотий умалить войско Юрия, но не сумел он стать предсказателем, потому что Юрьевы полки ни разу не будут биты дружинами Василия II.
