— Кто не проедет Кумпол три раза, тот трус! — объявил Венька, лидер их компании, обладатель смешной фамилии Веников.
Кумполом назывался очень крутой склон высокого холма, и чтобы покорить его, требовалось искусство горнолыжника, умеющего маневрировать, гася скорость на поворотах. В самом конце смельчака ожидала «братская могила» — подобие трамплина высотой чуть больше метра, а дальше — обледеневшие кочки, словно наждак, и спуск на лед озера. «Братская могила» славилась множеством поломанных лыж и ног.
Венька тут же продемонстрировал свое мастерство — умело и красиво спустился по Кумполу, пролетел с «братской могилы» метра два в воздухе и завершил триумф эффектным приземлением с разворотом на 90 градусов уже на льду озера. Валера, до сих пор успешно боровшийся с Венькой за лидерство, чему способствовала его слава футболиста, решил сразу же последовать его примеру, но уже на середине Кумпола, не справившись с управлением, полетел вверх тормашками на сумасшедшей скорости, вызвав взрыв смеха. А что для кумира всей школы и двора может быть страшнее, чем слететь с пьедестала и вызвать смех?
Две следующие попытки закончились тем же. Венька, смеясь до слез, проговорил: «Ты хоть до конца Кумпола дотяни, недотепа».
Звоночек внутри Валеры трезвонил во всю силу, предупреждая: прекрати, смирись, но он на него не обратил внимания. При очередном спуске он сделал резкий поворот, и лыжи вдруг понесли его в сторону от трассы, прямо на деревья. Валера даже не успел понять, что произошло: все замелькало, смешалось в клубах снежной пыли, и страшная боль пронзила его правую ногу, останавливая сердце. Он помнил лишь мучительную агонию, испуганные голоса приятелей, а вместо их лиц — безжизненные маски. Нестерпимые муки терзали его всю дорогу, пока в травмпункте не укололи болеутоляющее. В сознание проникли слова лекаря: «Открытый перелом!» Это был приговор, разлучивший его с футболом на всю жизнь, он даже вынужден был время от времени хромать на правую ногу. А через семь месяцев после травмы, когда пришел посмотреть на тренировку футбольной команды, он услышал вердикт тренера: «Ты, хромоножка, футболу не нужен!» После этого он покинул ряды футбольных фанатов.
Слава не любит аутсайдеров, поэтому скоро все забыли о его футбольных успехах, и он уже ничем не выделялся в школе. Из-за хромоты дорога в спорт для него была закрыта. Учился он кое-как, стал еще более молчаливым, замкнутым и одиноким. Особенно его раздражал смех, напоминая о том трагическом случае, исковеркавшем всю его жизнь. Ничего хорошего от будущего он уже не ждал. Неудачи в любви только утверждали его в этом мнении.
Периодическая хромота не спасла его от армии, но там он внезапно открыл у себя дар — начал рисовать, и это определило всю его дальнейшую жизнь. Писать картины — удел одиночки, его это устраивало, к тому же он стал сносно зарабатывать на жизнь. Он научился прислушиваться к себе — реагировать на «звоночки», и это позволяло ему жить без особых потрясений. На его пути время от времени встречались женщины, не оставляя в жизни заметных следов. Он даже дважды был женат, оба раза на непродолжительное время. О том, что эти отношения временные, он знал, еще идя в загс.
Знакомство с Вероникой перевернуло его жизнь — эта девушка стала частью его самого. Она стала его богом — ему нравилось за ней ухаживать, делать подарки, все время думать о ней, пытаться ее увлечь, развлечь, поразить, и даже нравилось, когда она доставляла ему неприятности.
«То, что я мазохист, это несомненно, — объективно оценивал он свое положение, — но мазохист избирательный, только по отношению к ней».
И, даже будучи ослепленным любовью, он понимал: Вероника не испытывает к нему и десятой доли его чувств к ней, но он верил, что ВРЕМЯ и ТЕРПЕНИЕ ему помогут.
Он любил Веронику до безумия, и когда почувствовал, что может лишиться ее, позволил своему безумию вырваться на волю…
Валерий, поднявшись по лестнице, вошел в комнату. Сидевшая на полу девушка, связанная скотчем, испуганно смотрела на него. Она совершенно не вызывала в нем никакой злобы, но и жалости к ней он не испытывал. Она со своим приятелем появились у него на пути как камни, затрудняющие дальнейшее передвижение, камни, которые надо убрать, отбросить в сторону. Он не убивал, а лишь убирал препятствия, мешающие его счастью с Вероникой.
Он наклонился, чтобы взять девушку за ноги, и тут спиной почувствовал опасность. Нащупав в кармане парализатор, он резко обернулся. К нему подступала Вероника, держа в руке нож с длинным лезвием, какой он видел в фильмах о японских самураях.
— Ты хочешь меня убить? Убей! — произнес он, сунув электрошокер в карман.
Вероника приблизилась к нему, приставила нож к горлу, но Валерий не оказывал сопротивления, смотрел ей в глаза и печально улыбался. Вероника выронила нож, зарыдала, без сил опустилась на пол. Убийца принялся стаскивать Наташу вниз, затем погрузил в свой автомобиль. Потом снова поднялся наверх.
— Я жду тебя, Вероника, — сказал он ей.
Девушка подняла заплаканное лицо:
— Есть такая китайская мудрость: если хочешь узнать, чей голубь, отпусти его. Если вернется обратно — твой; а если не вернется — значит, никогда твоим и не был.
Валерий задумался, глядя на девушку. Внутренний голос требовал: тащи ее в автомобиль, а если будет сопротивляться, используй парализатор.
— Голуби — как люди: привыкают к тому дому, где им хорошо. — Валерий нежно погладил девушку по голове. — Подожди меня здесь, я скоро вернусь. Я быстро. — Он поднял нож и поспешил к автомобилю.
Олег видел, как убийца втащил в багажник Наташу, сдвинув самого Олега на разложенное заднее сиденье. Она оказалась рядом с ним, их тела соприкасались; он заворочался, пытаясь разорвать путы, стал тереться лицом об обшивку салона, пробуя сорвать клейкую ленту со рта, чтобы потом зубами высвободить Наташе руки, но все было бесполезно. Он затихал, а услышав всхлипывания Наташи, вновь начинал вертеться, надеясь, несмотря на собственное бессилие, что-либо предпринять. Приподнявшись, Олег заметил в окно, что они въехали в село, и начал с силой бить головой о стекло, пытаясь его расколотить. Но его так мотало из стороны в сторону, что он не мог принять устойчивое положение для нанесения сильного удара. Художнику это не понравилось, и он, затормозив и перегнувшись через спинку переднего сиденья, поймал Олега за волосы. Как раз в этот момент всего в нескольких шагах от них проходила мимо веселая компания, что-то весело горланя. Олег, напрягая все силы и не обращая внимания на страшную боль, какая бывает, наверное, когда снимают скальп, попытался снова дотянуться до окошка и ударами привлечь внимание проходивших мимо парней и девушек, понимая, что другого шанса не будет. Но художнику удалось уложить его на пол и, придерживая одной рукой за волосы, другой нанести сверху несколько ударов кулаком по голове. Удары были несильные — художнику мешала высокая спинка переднего кресла, но Олег услышал, как веселый гомон молодежи удаляется, а с ним — и надежда на спасение.
— Никак не успокоишься! — зло прошипел художник. — Ничего, только окажемся за селом — шнурком тебя успокою, надоел ты мне.
