Он привык, что его сторонились, боясь приманить неудачу.
Мальчик обхватил сильное плечо Праматери и примостился, как птенчик, прижавшись виском к ее виску. Он очень любил высоту. И он любил интересное.
– Как это – больно?
Госпожа Мастер Войны показала ему – дай руку. Мальчик откинул пестрый широкий рукав детской одежки и показал ей запястье. Украдкой он разглядывал наготу геянки, отшлифованную работой великой Праматери.
– Вот так, – сказала госпожа и дотронулась когтями до белой кожи. – Что ты чувствуешь?
– Ты касаешься меня, – ответил он.
– А вот так?
Она нажала сильнее, и на тонкой ручке появилась капля крови.
– И так тоже. Ты касаешься.
– Мы от Черных Линий, – пояснила очевидное Праматерь, глядя, как по запястью ребенка течет темная струйка. – Нам не бывает больно. В этом наша сила. И во многом другом. Мы быстрее всех в великом космосе. Мы лучше всех правим кораблями. Мы знаем искусство войны. Умеем подчинять и добиваться своего. Смотри, я покажу тебе, как сделать ей хорошо. На теле есть точки, смотри…
Она протянула руку и вдавила когти в грудь пленницы, повела ниже, оставляя сочащийся багряными каплями след; послышался душераздирающий стон.
Мальчик смотрел.
– Где твои корабли? – спросила госпожа Мастер Войны. – Где ты скрываешь их? – Пленница вытянулась в путах, повинуясь движениям руки великой Праматери. Вытянулась и задрожала, уже иначе.
Здесь свершалось что-то… тайное.
Мальчик запоминал.
– К-квадрат восемнадцать-два… у Авроры… Квадрат… ааах…
– Ей больно? – спросил он, следя за мерно движущимися пальцами великой Праматери. – Теперь тоже? Это боль? Боль управляет обычными людьми?..
– Ей больно и приятно.
– А мне так… может быть?
– Никогда. Но в этом твоя сила. Никто не сможет управлять тобой. А геянка слаба и сейчас сделается безумна от того, что чувствует. Убивать ее даже не будет нужды. У обычных людей боль и наслаждение ходят рядом. Иногда… слишком близко… ты запомнил, что я делала?
– Я все запомнил, Праматерь, – серьезно ответил он.
Он запомнил, да.
Госпожа Мастер Войны подняла мальчика на вытянутых руках. Маленький, как все мужчины Йертайан, зато вырастет очень быстрым. Интересуется, понимает, помнит. Не боится. Его глаза раньше всех в роду утратили цвет. Сейчас только в одном зрачке осталась крохотная голубая капля, но и она скоро растворится.
Он мог бы быть лучшим… Если бы не родился мужчиной.
Бесполезное создание.
Женщина на веревках застонала, уже слишком хорошо понимая, что никакие врачи никакого мира не соберут ее воедино. Агонизируя, она испытывала волей великой Праматери смертное наслаждение; где-то внутри тела порвалась артерия, алая кровь широким ручьем хлынула вниз, рискуя затопить горячей волной роскошные сапоги гертайки. Та досадливо прищелкнула языком – геянка умерла, поймав взгляд широко раскрытых светлых глазенок мальчика напоследок.
Боль.
Боль и наслаждение. Они где-то сплетены. Они как-то связаны.
Боль, наслаждение и смерть.
Боль…
…Дракон продвигался по узким переходам замка стремительно. Где надо – без секундного сомнения разбивал дверные косяки, сносил стены. Он безошибочно отыскал огромную комнату Карахорта.
Вдребезги разлетелись дубовые двустворчатые двери… и ящер, ворвавшийся во внутренние, тщательно укрытые от посторонних покои, замер на толстых коврах.
Мастеру Войны не требовалось отдохнуть или отдышаться – новое тело, похоже, даже не особенно утомилось во время схватки. Только крыло… сломанное крыло-о…
Боль, боль, боль.
Все это было ничем по сравнению с огромным, кишащим пестрым миром, обрушившимся прямо в мозг. Запахи и звуки, расцветшие мириадами обертонов, незнакомые доселе ощущения. Собственная огромность. Заточенность в чешую.
Если осмысливать, можно было сойти с ума. Нужно было брать – и делать. Так учила великая Праматерь.
Дракон вжался в пышную плоть ковров, вспоминая отчего-то взгляд давным-давно умершей девушки с Геи, девушки, погибшей во славу империи Йертайан, последний взгляд которой он хранил в памяти.
Зачем-то хранил.
Инопланетянин чуть отдышался и огляделся.
Карахорт был странным созданием.
Где только можно, в комнате стояли, висели и лежали зеркала. Металлические и стеклянные, тонкой работы, в оправах простых, драгоценных и вовсе без оправ – десятки отражений разной величины глянули на Мастера Войны белыми глазами, колюче-ледяными на черно-алой морде.
– Он любил смотреть на себя. И он любил убивать. Любил.
Наметанный глаз увидел все – пустой угол с закрепленными в камне наручниками; пол здесь был наклонным, по нему пробит желоб для крови. На высоких резных столбиках по всем четырем углам кровати – грубые следы то ли от цепей, то ли от жестких веревок или ремней, много. И – несколько стеллажей с книгами, и – роскошный бархатный халат, подбитый нежным мехом зайца.
– Я понял, – коротко сказал Мастер Войны.
– При войсках его всетемнейшество никогда не снимал маски, – стал рассказывать вынырнувший откуда-то сзади Червень, согнувшийся в три погибели. – У него было не все ладненько с лицом, не все. И иногда он питался… неаккуратно… проливал. Вон там питался, – тонкая лапка указала в пустой угол с наручниками.
Горбун помолчал и продолжил, тихонечко, заламывая тонкие лапки:
– Вам… привести? Покушать. Девочку, мальчика…
Белые зрачки полоснули так, что слова застряли в горле. С новым господином могло быть трудненько, так подумалось Червеню. Непонятно, что ему надо, что он хочет, что может сделать его благосклонным.
Но он обязательно придумает.
Мастер Войны прикрыл глаза. Голода он не чувствовал, новое тело пока горело другим – физической радостью недавнего боя… и физической же болью, теперь начавшей брать верх. Он пытался справиться с непривычным ощущением – жгучим, пульсирующим, невероятно выворачивающим всю суть, мешающим думать. Умея причинять и использовать боль, Мастер Войны никогда не думал, что столкнется с ней сам, вот так. Лицом к лицу.
Но он столкнулся.
Боль, боль, боль.
…Помнить, что в недрах боли кроется иное.
Постараться отыскать в слабости – силу…
– И с какой стати ты решил, что это теперь твое? – Тхаш, прошедший следом, обходил дракона вдоль стены, перехватив шестопер покрепче.
– Право победителя. – Голова Мастера на гибкой шее взмыла под потолок.
– Я был сильнейшим командующим Карахорта. Я брал для него страны, города и женщин, – выговорил орк, зло поглядывая снизу вверх. – Я собрал сотню скальных, такого не было никогда, чтобы мы не перебили друг друга и служили одному господину. Я должен быть тут хозяином. И вот – ты.
