Как только ртуть начали применять в производстве шляп, ее смертоносное воздействие заинтересовало врачей. Впервые болезни работников шляпного производства, вызванные хроническим отравлением ртутью, описал французский врач Жак-Рене Тенон. В 1757 году 33 летнего врача пригласили возглавить кафедру патологии во Французском хирургическом колледже. В этом же году он посетил шесть ведущих шляпных мануфактур Парижа. Хотя в некоторых из них работники казались чуть здоровее, чем в других, в целом результаты медицинского обследования были неутешительными. Посетив мастерскую месье Карпантье, Тенон отметил, что самые старшие по возрасту работники «едва достигали возраста 50 лет» и что «у большинства из них по утрам дрожали руки», они «страдали обильным потоотделением и откашливали вязкую мокроту». Кроме того, все они «были истощены, ослаблены и для поддержания сил, чтобы выходить на работу каждый день, были вынуждены пить спиртное». Тенон отмечал, что все рабочие «имели много детей, но мало кого из них смогли вырастить. Большинство умирали в возрасте примерно четырех лет»
[140]. В другой мастерской сам владелец производства был «смертельно болен» и умер в 54 года. В шляпной мастерской Летелье до недавнего времени работали с высококачественными шкурками бобров, забитых зимой. Зимний мех толще и легче свойлачивается, что позволяет вываривать шкурки в воде без добавления ртути. Поэтому по сравнению с другими шляпниками работники месье Летелье демонстрировали гораздо меньше симптомов отравления
[141]. Ртутный раствор, который в мастерской Летелье начали использовать всего за несколько лет до визита Тенона, был гораздо менее насыщенным, чем на других мануфактурах. Врач пришел к заключению, что самый тяжелый вред здоровью причиняет secretage, процесс начальной обработки меха ртутью, вызывая ранние смерти. Тенон также расспросил химика и фармацевта Бомэ, продававшего ртутный раствор большинству шляпных мастеров. Аптекарь сообщил, что в поступавших заказах содержание ртути варьировалось от одного до трех фунтов ртути на шестнадцать фунтов азотной кислоты
[142]. Тенон сделал вывод, что изготовителям шляп еще не было известно, сколько ртути достаточно, чтобы свалять мех и при этом сохранить здоровье работников. Он призвал владельцев мануфактур ограничить применение ртутного раствора, а еще лучше – заменить использование ртути на «процесс, столь же безвредный для ремесленников, сколь полезный ремеслу»
[143].
Труды Тенона не были опубликованы, и его предупреждения остались незамеченными. Недуги несчастных шляпников, страдавших от судорожных припадков, тремора конечностей и паралича, продолжали документировать другие врачи. Доктор Ашар, посвятивший исследованию этой проблемы около трех лет, описывал случай, когда от отравления ртутью умер пятимесячный младенец. Ребенок дышал ядовитыми парами в мастерской и в доме своих родителей
[144]. В 1776 году в парижском медицинском периодическом издании Gazette de santé применение ртути описывалось как действие «ненужное, странное и негуманное»
[145]. Национальные Академии искусств и наук во Франции и Великобритании объявляли конкурсы на разработку альтернативного химического процесса, но эти меры не имели каких-либо значимых результатов
[146]. Более того, после Великой французской революции и в период правления Наполеона ситуация лишь ухудшалась, поскольку снабжение фронта имело приоритет перед финансированием здравоохранения. Мнение рабочих мало кого заботило
[147]. Кое-какие шаги, направленные на усовершенствование средств защиты на производстве, все же предпринимались. Так, один из работников шляпных мастерских спроектировал маски и респираторы для своих товарищей по цеху. Однако в целом в начале XIX века положение шляпников неуклонно ухудшалось, и к 1820-м годам оно стало критическим
[148]. Легко представить себе Париж как столицу искусства, культуры и моды, но французские специалисты по истории загрязнения окружающей среды Андре Гильерм и Тома Леру считают, что в период с 1780 по 1830 год Париж стал промышленной столицей, где производились как товары роскоши, так и разнообразные химикаты, необходимые для их производства
[149]. Исследователи указали на широкое использование ртути в парижской промышленности, особенное внимание уделив проблеме загрязнения окружающей среды тяжелыми металлами.
Пол Бланк утверждает, что жидкий металл подрывал здоровье далеко не только работников шляпной промышленности, так как «не существует строго определенной границы между опасными „профессиональными“ и „экологическими“ факторами»
[150]. Недавние исследования в области геохимии показали, что начиная с 1820-х годов в исторических центрах шляпного производства в Америке – городах Данбери и Норуолк (штат Коннектикут) содержание ртути в почве превышало его уровень в доиндустриальную эпоху от трех до семи раз
[151]. До сих пор этот металл в значительном количестве содержится в почве вокруг старинных шляпных мануфактур. С тех пор как ртуть туда попала, прошло 150 лет, однако и сегодня она продолжает загрязнять воды пролива Лонг-Айленд во время наводнений или в других экстремальных погодных условиях
[152]. В Париже кипящие котлы для вываривания фетра испаряли соли ртути – самые токсичные соединения этого металла
[153]. Эти соли окислялись и оседали на мостовых и крышах домов, попадали в пищу и загрязняли питьевую воду
[154]. В 1820-х годах, на которые пришелся пик популярности фетровых шляп, в Париже насчитывалось от 2000 до 3000 шляпников, наибольшее их число проживали и работали в густонаселенных центральных районах города вдоль правого берега Сены. Несмотря на то что все признавали опасные свойства ртути, в префектуре полиции не считали угрозу отравления достаточно серьезной, чтобы предписать владельцам шляпных мастерских вынести производство за пределы жилых кварталов. Только в 1825 году парижские шляпники изготовили около двух миллионов головных уборов. Каждый валяльщик использовал примерно десять килограммов ртути в год; а если посчитать совокупный объем ртути, применяемой в парижских цехах, включая золотильщиков, зеркальщиков и шляпников, то получится, что в период с 1770 по 1830 год с правого берега Сены в окружающую среду было выброшено около 600 тонн ртути
[155]. Черные клубы ртутных паров, непрерывно валившие на городские улицы из шляпных мастерских, должно быть, представляли ужасающее зрелище. По рассказам очевидцев, этот чад досаждал людям и пугал лошадей
[156]. Зимой 1828 года и в мае 1829 года, когда расход ртути на парижских предприятиях достиг максимума, были зафиксированы массовые эпидемии акродинии, или «розовой болезни», названной так из-за вызываемых ею высыпаний на коже; ее жертвами стали более 40 тысяч горожан. И если другие авторы возлагают вину за эту эпидемию на мышьяк и свинец, историк Андре Гильерм доказывает, что десятки тысяч парижан были отравлены ртутными выбросами местных фабрик.
