– Хочется встретиться со старыми знакомыми, – сказал мне тогда Николай Алексеевич, имея в виду гитлеровских летчиков, с которыми он сражался еще над испанской землей.
Мы посидели, вспомнили Картахену; но времени у каждого было в обрез, и мы вскоре расстались. Боевая обстановка приносит всякие неожиданности, но все же не думалось, что эта наша встреча окажется последней.
В книге «Накануне» я уже рассказывал об Н.А. Острякове. Писал о нем, что лучшего человека и летчика трудно было найти.
Думаю, со мной согласятся все флотские летчики, знавшие Николая Алексеевича.
27 апреля, побывав в Новороссийске, я возвратился в Краснодар, а на следующий день мы с Буденным вылетели на Керченский полуостров.
Самолет, управляемый отличным летчиком В.Г. Грачевым, оторвался от взлетной полосы и, не набирая высоты, лег на курс. Невысокий кустарник мелькал почти под самыми колесами. Когда перелетели пролив, заметили несколько немецких самолетов: они только что бомбили в Керчи причалы и аэродром. Не задерживаясь, мы выехали в село Ленинское, где размещался командный пункт фронта. С.М. Буденного встретил командующий фронтом генерал-лейтенант Д.Т. Козлов. Едва начались деловые разговоры, как представитель Ставки Л.З. Мехлис взял инициативу в свои руки, решительным тоном внося то или иное предложение. Таков уж был у него характер.
Всякие разговоры о возможности успешного наступления немцев и нашем вынужденном отходе Л.З. Мехлис считал вредными, а меры предосторожности – излишними. Было наивно думать, что врагу неизвестно о нахождении штаба фронта в селе Ленинском. Логичнее было предположить, что противник умышленно не бомбит Ленинское, откладывая это до решительного момента. Именно так, с бомбежки КП, он начал наступление на Феодосию в январе 1942 года. А Мехлис уверял, что гитлеровцы не только ничего не знают о местонахождении штаба, но что нам и дальше удастся удержать это в секрете.
Помнится, выслушав все претензии в отношении обеспечения флотом перевозок – не хватало транспортных средств, разгрузка шла медленно, – я решил побывать в бригаде морской пехоты, а затем отправиться к командиру Керченской базы контр-адмиралу А.С. Фролову.
С начальником управления боевой подготовки ВМФ вице-адмиралом С.П. Ставицким мы вышли из дома, где помещался штаб фронта. Стоял тихий вечер. Над головой раскинулось чистое, без единой тучки, звездное небо. И хотя луны не было, все вокруг: и село, и проходящую рядом с ним узкую шоссейную дорогу – было видно отчетливо. Издали доносились редкие выстрелы. Это наши орудия крупного калибра вели на фронте контрбатарейную стрельбу. Дело обычное, повседневное… Никто уже не обращал внимания на орудийную пальбу. В воздухе непрерывно слышался гул моторов. Самолеты противника на небольшой высоте вели разведку вдоль шоссейной дороги. Но вот один из них пролетел над селом и сбросил четыре небольшие бомбы. Одна разорвалась где-то неподалеку.
– Прислонимся! – предложил Ставицкий и показал на каменную ограду, возле которой мы остановились. Из штаба вышел Мехлис.
– Чистейшая случайность! – махнул он рукой в ту сторону, где упали бомбы, и опять стал уверять, что немцы не знают о местонахождении штаба фронта.
Часам к одиннадцати вечера все стихло. Ничто не говорило о том, что скоро грянет буря. В действительности же в эти тихие часы обе стороны, как и вчера, как и позавчера, накапливали силы, уточняли планы, готовились к наступлению.
На следующий день вместе с членом Военсовета Черноморского флота И.И. Азаровым я выехал в Керчь, а оттуда с командиром базы – на батареи, в авиачасть и в порт. Уже возвращаясь с А.С. Фроловым в штаб базы, заехали в госпиталь, расположенный неподалеку от города, в развалинах древней крепости Еникале. Раненые были размещены в одном из крепостных под земелий. Толщина земли над помещением, совсем незначительная при входе, в дальнем его конце достигала десяти метров. Нашу беседу с ранеными прервала воздушная тревога. Те, кто мог двигаться, поспешили к внутренней стене. Фролов объяснил мне, что недавно бомба упала возле входа, пострадало несколько человек.
– Герои, а вот теперь на костылях. Как тревога – места себе не находят, – сказал он, показывая на нескольких моряков в полосатых тельняшках.
Меня это не удивило: раненые из-за беспомощности острее воспринимают опасность. Но с выздоровлением психическая травма проходит, бойцы становятся еще более смелыми и закаленными.
Вечером я вернулся в Ленинское. Маршал Буденный и командующий фронтом выехали на передовую. Возвратились поздно. Разместившись на ночлег в одной комнате, мы с Семеном Михайловичем обменивались впечатлениями. Уже дважды отложенные сроки нашего наступления и теперь казались ему нереальными; подготовка войск, как я понял, еще не была закончена.
Недостатки в организации флота были мне уже известны. Рано утром мы простились: я выехал в Керчь, а С.М. Буденный задержался еще на сутки. Договорились встретиться вновь перед моим отъездом в Москву, дней через восемь – десять. Так оно и случилось, но уже в другой обстановке.
Находясь в Поти и занимаясь делами Черноморского флота, я получил 8 мая известие: противник перешел в наступление на Керченском полуострове. Это означало, что гитлеровцы опередили нас…
Немедленно вылетел в Новороссийск, Гидросамолет держался береговой черты и был готов в случае опасности приводниться у берега. В Новороссийске меня встретили докладом о «неясности положения» на Керченском полуострове. Поспешил в Краснодар.
Штаб Буденного за это время обосновался в помещениях Краснодарского института табаководства. Заместителем главнокомандующего Северо-Кавказским направлением по морской части и членом Военного совета был назначен адмирал И.С. Исаков.
Мне хорошо запомнился последний вечер (это было 29 апреля), проведенный с С.М. Буденным, только что прибывшим с передовой линии фронта. Рассказав о мерах, которые считает необходимым принять до наступления наших армий, он посоветовал мне проверить, как обстоят дела с перевозками на Керченский полуостров.
События развивались исключительно быстро.
Адмирал Исаков ознакомил меня с новой обстановкой на Керченском полуострове. Из сказанного следовало: она там тяжелая. Как выяснилось, фронт к этому серьезно не готовился. Обстановка на море в районе Керчи тоже осложнилась. Поток грузов в Керчь был прерван. От командира Керченской базы контр-адмирала А.С. Фролова требовали невозможного: обеспечить эвакуацию уже скопившихся на берегу тыловых частей фронта. Следует отметить, что спокойствие и распорядительность Фролова сыграли положительную роль в самые критические дни и часы. Но он имел мало средств, да и они не могли совершать регулярные рейсы.
Переправа через Керченский пролив стала основной задачей флота. А движение судов и кораблей на переправе становилось все тяжелее: вражеская авиация висела над проливом, самолеты гонялись за каждым суденышком.
На ликвидацию нашего плацдарма была брошена часть сил 11-й армии Манштейна. Согласно отрывочным данным, войска Крымского фронта начали отходить. На сухопутной карте крупного масштаба, лежавшей на столе в кабинете Исакова, сине-красные линии передвинулись ближе к Керчи. Положение Севастополя оставалось прежним – он готов был сражаться при любом соотношении сил. Было ясно, что, если противнику удастся ликвидировать керченский плацдарм, он повернет все свои силы на Севастополь. Однако надежда остановить немецкую армию, хотя бы около самой Керчи, еще не была потеряна.
