— Значит мне не почудилось.
— Что?
— Слово «Люблюбеду» на песке.
— Я написал «Я не виновен».
— Ты написал «Люблюбеду».
— Я не виновен.
— Люблюбеду!
— Я не виновен! Мне лучше знать, что я написал!
— Нет мне лучше знать, что ты написал!
— Ну да, ну как же!! Ты всегда все за меня знаешь! Ты святая, а я козел!
Я закрыл глаза. Я просто не мог ее видеть — длинную, вздорную, несговорчивую, и бесконечно родную.
— Ну вот мы и поссорились, — сказала Беда и поцеловала меня в обожженные воском губы.
Я не ответил на ее поцелуй. В конце концов, я тут больной, я — чудом спасшийся, я — невинно оговоренный, пострадавший, еле выживший, из пепла воскресший…
— Между прочим, я с горя дважды пыталась покончить с собой, — обиженно произнесла Элка.
— Не получилось?
— Нет, — буркнула она.
— Я так и знал, что не получится, — усмехнулся я и приоткрыл один глаз. Беда заворожено смотрела на пламя и, если бы не этот не обращающий на меня внимания взгляд, я поставил бы счет десять-ноль в свою пользу.
— Как Сазон? — спросил я.
— Исхудал. Не бреется. Ждет тебя. Даже дом для внуков купил.
— Мальцев?
— Пьет потихоньку. Горюет. Не написал ни одного «квадрата», плюнул на имидж творческой личности и нацепил очки с толстыми стеклами. Стал похож на спившегося интеллигента.
— Маман?
— Носит шляпы и мини. Не верит, что ты погиб. Твердит, что ее материнское сердце не врет.
— Кармен-Долорес?
— Все время говорит что-то по-испански, помогая себе руками.
Я помолчал. Беда все смотрела на пламя.
— Элка! — Я взял ее руку и потянул к себе. Силенок у меня было мало, но она поддалась, упала рядом со мной, и оказалось, что она все-таки плачет — беззвучно и незаметно, намочив слезами стекла очков и щеки. Я обнял ее как мог, как позволяли ушибы и сломанные ребра.
— И кого мы похоронили? — всхлипнув, спросила Беда.
— Конвоир по дороге подхватил своего приятеля. Он был высокий, здоровый, он мог вполне сойти за меня… в обгоревшем виде. Меня спасло то, что по какой-то причине на меня не надели наручников.
— Сазон ухитрился всунуть кому-то взятку, чтобы на тебя не смели надевать кандалы! — засмеялась Элка сквозь слезы.
— Я не успел никого вытащить из машины! Поскользнулся и полетел вниз с обрыва.
— Ты не должен в этом себя винить.
— Что теперь делать? Сдаваться?!
— Нет! — Беда вырвалась из моих некрепких объятий и опять уселась напротив свечи. — Ты будешь кретином, если сделаешь это. Ты не виноват в том, в чем тебя обвинили, ты не виноват в том, что случилась авария, ты не виноват в том, что какой-то мальчишка отволок тебя в эту пещеру. Ты вполне можешь проваляться тут без сознания еще недельку, а за это время…
— Что за это время? — усмехнулся я.
— Жертва номер четыре уже появилась! — выкрикнула Беда.
— Да ну? — Я попытался привстать и у меня это почти получилось.
— Ты будешь смеяться, но ей стала Юлиана Ульянова!
— Нет, я не буду смеяться, — я обессилено упал на спину и засмеялся.
— Юлиана жива. Ее спас дурацкий шиньон, который она нацепила. Ульянова лежит в больнице с сотрясом. Ты спрашиваешь — что делать? Сидеть в этой норе, пока я не найду убийцу. Я в двух шагах от этого! Я нашла главную зацепку: все жертвы знали друг друга! Пока я не поняла, что их связывало, но при упоминании имен друг друга они теряют сознание! Дай слово, что ты не сунешься ни в какую милицию, пока я не разберусь в этом деле!
— Даю, — улыбнулся я. — Тем более, что я все равно не смогу этого сделать. Мне даже дышать больно, не то что ходить. Так что если ты не сдашь меня…
— Не сдам! — захохотала Элка — Не сдам. Только Сазону надо организовать встречу с тобой, а то он совсем зачахнет. Знаешь, какой он сон видел?..
Мы проговорили, пока рассвет не заглянул в расщелину через зелень листвы. Свечка погасла — сгорела до основания, а за ней утухла и Элка — заснула у меня на плече, бормоча что-то про молоточника, про Бэлку, про Барсука, и про то, что двери жилища ни в коем случае не должны выходить на банк.
Я посмотрел на каменистый свод, нависавший над головой, и вдруг отчетливо понял, что вопреки всему, я неприлично, пронзительно счастлив.
* * *
Утром, проснувшись, Беда все перерешала.
— Ты не можешь здесь оставаться, это безумие — сказала она. — Тебе нужен врач и минимальный комфорт. Сегодня ночью я перевезу тебя к Бэлке и мы подыщем какого-нибудь неболтливого медика. Бэлкин дом находится на отшибе, тебя там никто не увидит.
— Кроме Бэлки и неболтливого медика, — усмехнулся я. — Слушай, раз уж я неделю обхожусь без медицинской помощи, то и дальше без нее обойдусь. Переломы ребер, сотрясение мозга, синяки и ушибы не требуют никакого вмешательства, только покоя. — Я потратил много сил, времени и слов, чтобы убедить в этом Элку, но она уперлась, как баран. Тогда я применил последний, запрещенный, прием и спросил:
— И что, эта твоя Бэлка будет маячить передо мной в прозрачном халате?
Беда задумалась, зыркнула на меня поверх очков, закурила и сказала:
— Ну уж нет, фиг я ей такое тело доверю, даже со сломанными ребрами.
— Вот и ладненько! — Я даже руки потер от удовольствия, что так просто настоял на своем. Обнаружив, что это движение уже не вызывает нестерпимую боль во всем теле, я уговорил Элку помочь мне добраться до берега и искупаться.
— Нас никто не увидит! Сил нет сидеть грязным в этой норе. Хочется смыть с себя даже кожу, чтобы обрасти новой!
— Черт, кажется, я начинаю плясать под твою дудку, — вздохнула Беда. — Но учти, это лишь до тех пор, пока ты полудохлый.
Она подставила мне плечо, я приподнялся, встал, и, впервые в жизни обняв Элку в качестве костыля, мелкими шажками пошел к расщелине. На выходе мне пришлось отпустить Элку — вдвоем в узкую щель мы не проходили.
Было еще очень рано, солнце только прицеливалось, как бы пожарче распалить землю, воздух и море. Мелкие птахи в кустах учинили такой галдеж, что перекрыли деликатный шум волн. Со стороны наше мероприятие выглядело, наверное, как отчаянная попытка девушки освежить своего перепившего парня путем погружения в море.
Но я очень надеялся, что нас с Элкой никто не заметит.
У берега я сел в воду, и пока Элка плавала, плескался как годовалый младенец, которого родители впервые привезли на пляж.
Мне стало лучше. Гораздо лучше. Голова перестала болеть и кружиться, легкие задышали легко и без боли, а руки и ноги смогли двигаться настолько, что я рискнул зайти поглубже и даже поплыть. Мой запал быстро кончился — Элка едва успела ухватить меня за волосы и дотянуть до берега, прежде чем я, захлебнувшись, пошел ко дну.
