Имиджмейкер петровской монархии архиепископ Феофан Прокопович организовывал общественное мнение: «Если по желанию оных господ сделается (от чего сохранил бы Бог!), то крайнее всему отечеству настоит бедство. Самим им господам нельзя быть долго с собою в согласии: сколько их есть человек, чуть ли не столько явится атаманов междоусобных браней, и Россия возымет скаредное оное лице, каковое имела прежде, когда на многия княжения расторгнена, бедствовала»
. Эти предостережения имели резонанс — Волынский именно так и оценивал доходившие из Москвы новости: «Боже сохрани, чтоб не сделалось вместо одного государя десяти самовластных и сильных фамилий: и так мы, шляхетство, совсем пропадём и принуждены будем горше прежнего идолопоклонничать и милости у всех искать».
Оппозиция организовала агитационную кампанию (возможно, с рукописными «листовками»); «верховники» же своих планов не обнародовали — и тем самым проиграли в информационном плане, дали пищу слухам и подозрениям. Не привыкшие к учёным спорам служилые едва ли могли что-либо возразить апеллирующим к авторитету Петра I. Многим из них именно Петровские реформы дали возможность получать чины, ордена, имения, к примеру, из рядовых ставшему генералом А.И. Ушакову или подписавшему «проект 364-х» Кириллу Ивашкину, взятому в службу в 1700 году из дворовых людей князя Я.Н. Одоевского и за 19 лет дослужившемуся до капитана, но не имевшему ни вотчин, ни крестьян
. Даже идейный «прожектёр» Василий Никитич Татищев в своей «Истории российской» превозносил Петра: «Всё, что имею, — чины, честь, имение и, главное над всем, разум — единственно всё по милости его величества имею, ибо если бы он меня в чужие края не посылал, к делам знатным не употреблял и милостию не ободрял, то бы я не мог ничего того получить».
Заговор императрицы
Второго марта 1730 года «Санкт-Петербургские ведомости» известили немногочисленных читателей, что 25 февраля государыня изволила «своё самодержавное правительство к общей радости и при радостных восклицаниях народа всевысочайше восприять».
В начале XIX века, когда сведения о «затейке» Верховного тайного совета впервые появились в сочинениях, рассчитанных на «возбуждения младой души» читателя, итог событий 1730 года представлялся примером патриотичного поведения дворянства, дружно выступившего против властолюбивых вельмож и вручившего Анне Иоанновне самодержавную власть ради «любезной её простоты»: «Такой образ правления, который оставлял всю власть знатному дворянству, не нравился сельским дворянам и народу, кои неоднократно говорили: “Мы привыкли быть управляемы одним монархом, а не осмью, и теперь не можно знать, к кому обратиться”. По разных о том совещаниях пошли они в числе 600 человек прямо к государыне и просили её собрать Государственный совет для учинения нужных перемен в новоустановленном правлении. Совет по желанию их собрали, и тогда граф Матвеев подал государыне от имени всех вообще прошение, объявляя, что ему от всего дворянства поручено представить императрице, что она от уполномоченных членов Тайного совета обманута, и подписанные ею обязательства при избрании её на российский престол лукавством от неё вынуждены; что Россия с давних веков управлялась самодержавными государями, и посему просит её по желанию народа и ко благу отечества принять правление на таком основании, как было прежде. После того Анна Иоанновна разодрала подписанные ею статьи, но при том объявила, что хотя приемлет неограниченную власть, однако будет правительствовать с кротостию, и благоденствие подданных останется навсегда единственным предметом её попечения»
.
Теперь мы знаем, что было не совсем так. Совет вплоть до рокового для него 25 февраля не оставлял попыток завершить работу над «конституцией». Между тем Анна в сопровождении В.Л. Долгорукова прибыла 10 февраля в подмосковное село Всехсвятское. Правители были заняты, кроме текущих дел, организацией похорон Петра II (11 февраля), аудиенции у прибывшей государыни (14 февраля), её торжественного въезда в Москву (15 февраля) и трёхдневных празднеств по этому случаю. К первому после вынужденного перерыва заседанию 18 февраля «верховники» подготовили присягу, которую должны были принести все подданные новой императрицы.
В тексте присяги о «самодержавии» даже не упоминалось; Анна Иоанновна именовалась лишь «великой государыней императрицей», а от присягавшего требовалось быть «верным, добрым рабом и подданным» не только ей, но и «государству». Он должен был иметь в качестве главной заботы «пользу и благополучие» императрицы и «отечества» и «производить» их «без всяких страстей и лицемерия», «не ища в том своей отнюдь, партикулярной, только общей пользы». Прежние же присяги требовали хранить исключительно «все к высокому ея величества самодержавству силе и власти принадлежащие права и преимущества»
.
Утвердив текст присяги, «верховники» приступили к организации её процедуры, одновременно продолжая работу над «конституцией». Очевидно, им казалось, что всё идёт по плану. Иначе думал лишь возвратившийся В.Л. Долгоруков. Ознакомившись с ситуацией в Москве, опытный дипломат почуял неладное и предложил коллегам способ «убегнуть разногласия»: принять главное требование оппозиции — пополнить совет новыми членами путём их выборов с участием Сената и «несколько генералов и из статцких, которые в тех рангах». Более «демократичный», но и более сложный путь состоял в том, чтобы договориться с сенаторами, тут же от имени императрицы объявить о выборах и призвать выдвигать кандидатуры выборщиков «военным главным особам» и «главным человекам» от прочего шляхетства. Таким образом, разделённый на части «электорат» был бы занят спорами и соперничеством кандидатов, что затруднило бы образование широкой оппозиции Верховному тайному совету, который и руководил бы «избирательной кампанией»
.
План был вполне разумным, но у нас нет известий о его обсуждении или попытке осуществления. Возможно, к тому времени сами «верховники» уже не были едины в своих намерениях — или не видели необходимости в организации сложной и хлопотной процедуры. Но время уже работало против них: пока одни размышляли и спорили — другие действовали.
Прибытие императрицы ускорило объединение «партии», враждебной планам Верховного тайного совета, ядро которой составили дядя Анны Иоанновны В.Ф. Салтыков, её двоюродный брат майор Преображенского полка С.А. Салтыков, фельдмаршал князь И.Ю. Трубецкой и придворные вроде камергера Р. Левенвольде. Другую группу представляли фигуры, всем обязанные Петровским реформам: генерал-прокурор П.И. Ягужинский и Феофан Прокопович. Демонстративно «заболел» опытный Остерман; он не участвовал в разработке и обсуждении каких-либо проектов, но именно его современники считали главным организатором переворота. Об остальных участниках этого заговора мы можем только догадываться. Едва ли они были сплочены, но зато отстаивали привычные и понятные ценности.
Правители же как будто не желали информировать «общество» о своих планах — и упускали инициативу. Прокопович умело вёл агитацию против них на разных уровнях. О средствах «антидолгоруковской» агитации рассказывали французский резидент Жан Маньян, саксонский посланник Иоганн Лефорт и сам Феофан, передавая слухи о том, что семейство пыталось украсть столовое серебро из дворца или что бывшая царская невеста Екатерина Долгорукова требовала себе «наряда и всей славы императорской» во время церемонии похорон Петра II. Испанский посол Хакобо Франсиско Фитц Джеймс Стюарт герцог де Лириа-и-Херика сообщил в донесении от 20 января о попытке Долгоруковых обвенчать больного императора, а от 26 января — о скором истребовании у фамилии отчёта о судьбе царских драгоценностей и денег, «которые прошли чрез их руки»
. Для более грамотных российских подданных новгородский архиепископ приводил историческую ссылку на эпоху раздробленности, позднее использованную Екатериной II: «Знайте же, если ваше правительство превратится в республику, оно утратит свою силу, а ваши области станут добычей первых хищников; не угодно ли с вашими правилами быть жертвой какой-нибудь орды татар и под их игом надеетесь ли жить в довольстве и приятности?»
Все эти аргументы были созвучны давно сложившимся дворянским представлениям о «деспотической демократичности» самодержавной власти, которая только и может противостоять злоупотреблениям могущественных бояр
.
