Управляющий III отделением генерал А. Л. Потапов, неоднократно посещавший Бейдемана и вовсе ему не сочувствовавший, II июля 1864 года докладывал Александру II: «<…> Почти юноша, ему теперь еще 23 года, он в заточении совершенно потерял все волосы на голове, наружный вид его безжизненный».
[707] Далее Потапов писал, что Бейдеман даже не просит о помиловании, хотя взгляды его переменились в сторону «благонамеренных», в искренности чего он вполне уверен. Глава политического сыска империи понимал, что положение Бейдемана невыносимо и его необходимо изменить, как бы ни была велика вина узника перед престолом. «Впрочем, — осторожно продолжает Потапов, — что бы ни ожидало Бейдемана по суду, казалось бы, что закон и справедливость были бы более удовлетворены, если бы заслуженное им наказание, хотя и смертная казнь, совершено было бы над ним в силу закона, а не исполнилось бы над ним от внешних причин заточения, оказывающих разрушительное влияние на его организм».
[708] Даже управляющий III отделением взмолился о прекращении беззакония в отношении узника. Но и на эту мольбу монарх ответил молчанием.
Чудом узнику удалось дать о себе знать родственникам. В конпе 1864 года их просьба о разрешении свидания попала в III отделение, на что сестре Бейдемана был «дан ответ неимением возможности сказать ей что-либо о брате». Более семи лет проведя в одиночке, 18 октября 1868 года Бейдеман отправил на высочайшее имя прошение с мольбой о помиловании. Ответа не последовало. 8 июля 1869 года новый крик о пощаде достиг царских покоев — опять молчание. С 15 октября 1866 года в Секретном доме Алексеевского равелина содержался лишь один заключенный — Бейдеман. То были самые страшные и тягостные годы его пребывания в заточении, исчезла редчайшая возможность услышать шорох за стенкой, постучать соседу, а иногда, если уж очень везло, установить связь через перестукивание.
[709]
Полное одиночество Бейдемана длилось более шести лет, лишь вечером 28 января 1873 года он ощутил нечто необычное в размеренной жизни Секретного дома, вторжение чего-то инородного. Из малого коридора до его пятнадцатой камеры донеслись почти неразличимые посторонние звуки — там происходило вселение нового заключенного, Сергея Геннадиевича Нечаева.
[710] Волею судьбы Нечаев оказался в той самой камере, в которой за два десятилетия до него М. А. Бакунин сочинил свою «Исповедь».
На другой день смотритель равелина майор Корпуса жандармов И. М. Пруссак получил от коменданта крепости Н. Д. Корсакова особую дополнительную инструкцию:
«Заключенного вчера по Высочайшему повелению в Алексеевский равелин, лишенного всех прав состояния, бывшего мещанина города Шуи Сергея Нечаева, предписываю содержать в отдельном каземате пол № 5, под самым бдительным надзором и строжайшей тайною, отнюдь не называя его по фамилии: а просто нумером каземата, в котором он содержится, и расходовать на продовольствие по 50 копеек в день.
Причем в дополнение к имеющимся у вас правилам относительно наблюдения за заключенными в равелине (инструкция 1812 года и дополнение к ней 1871 года. — Ф. Л.) считаю долгом подтвердить к точному и неупустительному исполнению:
1. Ключи от нумеров арестованных хранить лично при себе.
2. Вход к арестованным утром для уборки, подачи чая, обеда, ужина и во всех других случаях производить не иначе, как в своем личном присутствии.
3. Посещая арестованных, каждый раз обращать особое внимание на окна, железные решетки, полы и печи и на прочность замка у дверей.
4. При каждом нумере, в котором содержатся арестованные, иметь отдельные посты и, кроме того, к окну последнего доставленного преступника ставить с наружной стороны на ночь часового.
5. Заключенного вчера преступника ни в сад, ни в баню без личного моего приказания не выводить.
6. Стрижку, в случае надобности, волос производить также с личного моего разрешения в вашем присутствии и непременно одним из людей равелинной команды.
7. Обратить строгое внимание на нравственность и увольнение со двора нижних чинов, отпуская не иначе, как с соблюдением указанного в инструкции порядка.
Что же касается лично вас, то я убежден, что, сознавая всю важность занимаемого места и то особенное к вам доверие, вы, конечно, не позволите себе не только выхода без разрешения моего из крепости, но и отлучек из самого равелина, исключая служебных случаев».
[711]
Инструкция требовала «особой осмотрительности» и донесения о всех «замеченных в дурном поведении» нижних чинов. Дополнительные строгости, введенные Корсаковым в режим Секретного дома, объясняются появлением в нем государственного преступника такого высокого ранга, какой правительство присвоило Нечаеву. Главноуправляющий III отделением сделал небывалое распоряжение, он потребовал, чтобы Пруссак еженедельно докладывал ему о поведении нового узника. Позже Шувалов приказал заменить их письменными бюллетенями коменданта крепости. Большая часть бюллетеней не сохранилась.
По получении особой инструкции Пруссак отобрал у Нечаева личные вещи и переодел в казенный тюремный костюм. С этого времени началось его настоящее заточение в равелине. Первые дни тюремщики замечали затравленность в его поведении, но уже к исходу недели она почти полностью исчезла. Сергей попросил разрешить ему чтение и литературные занятия. Шувалов распорядился удовлетворить просьбу заключенного. В числе первых книг, затребованных Нечаевым, оказались «История России» С. М. Соловьева и «История цивилизации в Англии» Г. Т. Бокля, эту книгу, знакомую ему по Иванову, он решил перечитать. Арестант написал список книг, его рассмотрели в III отделении, и Шувалов разрешил все, кроме «Истории французской революции» Л. Блана и «Истории революции 1870-71» Ж. Кларети.
Секретный дом имел свою библиотеку, насчитывающую в 1873 году около ста названий.
[712] В архиве Алексеевского равелина имеется множество документов, относящихся к этой библиотеке, в их числе несколько «каталогов» (точнее, это инвентарные ведомости, по которым не всегда удается установить, о какой книге идет речь, например, «Отечественная война 1812—13 гг.», «сочинения Достоевского 2 книги» и т. д.). Сохранилась переписка по поводу просьб Нечаева о предоставлении ему книг для чтения. Благодаря его настойчивости библиотека равелина существенно пополнилась, так как Шувалов 29 февраля 1873 года распорядился покупать для Нечаева нужные ему книги.
