Оглядываясь назад, понимаешь: в этот критический момент Маргарет удалось сделать невозможное. Не обладая никаким военным опытом, она сумела не только побороть первоначальный скептицизм в отношении своей персоны со стороны генералов, но и вызвать восхищение обычных рядовых. Впервые за столько десятилетий британские солдаты сражались не только за Британию, но и за ее лидера. Тэтчер превратилась в королеву Боудикку, осмелившуюся противостоять римским завоевателям, или Елизавету I, выступившую против «Непобедимой армады».
Самым же лестным для нее стало то, что впервые с момента прихода в большую политику она могла поставить себя на одну ступеньку с кумиром всей жизни Уинстоном Черчиллем. Неважно, что масштаб события был иным, главное, что Тэтчер удалось воссоздать дух великого британца.
– С военной точки зрения Маргарет – идеальный премьер, – признается Левайн. – Вам требуется решение? Пожалуйста, получите!
[523]
Даже военную некомпетентность Тэтчер смогла использовать в свою пользу. Знакомая с войной разве что по книгам и репортажам тележурналистов, она не представляла масштабов стоящих перед ней трудностей.
– В данном случае ее неопытность превратилась в преимущество, – замечает Джон Кэмпбелл. – Ни один премьер мужского пола, за исключением, пожалуй, Черчилля, не смог бы сделать то, что сделала Маргарет Тэтчер, – отдать приказ об отправке и высадке военного контингента для захвата столь удаленной территории!
[524]
Большинство членов ее военного кабинета имели большой боевой опыт. Уайтлоу и Пим были награждены Военным крестом. Нотт служил вместе с гуркхами
[525] в Юго-Восточной Азии. Всем им подобная высадка казалась настоящим кошмаром. Лишь глядя на решительность и непоколебимую стойкость своего лидера, они согласились следовать за ней.
Правда, какую бы PR-броню ни надевала Тэтчер на себя во время публичных выступлений и заседаний военного кабинета, она продолжала оставаться женщиной. У нее тоже были чувства, и, как у любой представительницы прекрасной половины человечества, их было куда больше, чем у закаленных в боях коллег-мужчин.
– Тэтчер гораздо больше подвержена переживаниям, чем любой другой мужчина на ее месте, – замечает Вудро Ватт. – Она каждое событие пропускает через себя.
[526]
Один из ее помощников следующим образом описывает типичную реакцию Маргарет на одну из трагичных новостей:
– Мэгги опустила голову, и ее взгляд уперся в стол… На минуту-другую она полностью отключилась от сидевших вокруг членов военного кабинета. Затем героическим усилием воли заставила себя вернуться к происходящему. Когда Маргарет подняла голову, по ее щекам текли слезы.
[527]
Тэтчер решила семье каждого погибшего от руки писать утешительные письма. Маргарет отлично помнила, что она пережила, узнав о пропаже своего сына в Сахаре.
– Мне повезло, а им нет, – признается она уже после окончания Фолклендской войны.
[528]
Чем больше страданий она видела, тем напористее становилась в своем желании закончить войну. За много веков до прихода Тэтчер к власти Суньцзы в своем трактате «Искусство войны» доказывал, что в любом сражении удача находится на стороне сильнейшего. При этом сильнейшего не величиной своей армии или количеством патрон, а стальной волей и силой духа. В глубине души Гальтьери понимал, что уступает своей визави, вскоре это поняли и другие.
Минуя легендарный флагманский корабль адмирала Нельсона «Виктория», под восторженные крики толпы и торжественные звуки духового оркестра авианосцы «Гермес» и «Непобедимый» покидали гавань Портсмута. На борту последнего из них среди толпы других моряков, одетых в парадные сине-голубые мундиры, стоял сын королевы принц Эндрю, второй после Чарльза потенциальный наследник престола. В Атлантике к двум авианосцам присоединились эсминцы, миноносцы, фрегаты, четыре подводные лодки, а также гордость гражданского флота – корабль «Королева Елизавета II».
Чем ближе подплывали британские корабли к Фолклендским островам, тем воинственнее становился голос британского премьера.
– Чтобы вам сразу стало понятно, все наши усилия направлены на мирное решение данного конфликта, но не на мирное разрешение, – убеждала она британский парламент.
[529]
В день высадки Маргарет, не сдержав эмоций, воскликнула:
– Радуйтесь! Радуйтесь!
[530]
Вскоре британский бомбардировщик с дельтовидным крылом атаковал Порт-Стэнли, сбросив на него 21 бомбу. Его примеру последовали «стрекозы» авианосцев – реактивные истребители «харриеры» с вертикальным взлетом. Им удалось полностью разрушить взлетно-посадочные полосы, использующиеся противником для доставки продовольствия и боеприпасов.
Решительность Тэтчер вызвала определенный скептицизм у международной общественности в целом и у Белого дома в частности.
– Наше положение очень трудное, потому что мы дружим с обеими сторонами, – признавался Рональд Рейган.
[531]
Ситуация осложнялась и тем, что американские политики по-разному смотрели на происходящий конфликт и ту роль, которую предстоит сыграть в нем США. С одной стороны баррикад оказались бывший верховный командующий вооруженными силами НАТО Александр Хейг и министр обороны Каспар Уайнбергер, готовые оказать широкую поддержку британским солдатам. С другой – представитель США в ООН Джин Киркпатрик и помощник государственного секретаря по американским делам, ведавший политикой США в Латинской Америке, Томас Эндерс, ратовавшие за сохранение дружественных отношений с Аргентиной (как противовес коммунистической Кубе команданте Кастро!).
После многочисленных совещаний за закрытыми дверьми американские политики пришли к решению, что Великобритании не добиться победы и битва за Фолклендские острова превратится в современный вариант Суэца. Для сообщения столь нелицеприятной для Британии позиции было решено отправить на Туманный Альбион Александра Хейга.
Маргарет приняла его на втором этаже дома номер 10 на Даунинг-стрит в своем рабочем кабинете. Еще до начала непосредственного обсуждения сложившейся ситуации она обратила внимание Хейга на висевшие на стенах портреты адмирала Нельсона и герцога Веллингтона. Для Александра все стало ясно: «железная леди» готова дать бой. «Ее настрой воинствен, точка зрения – категорична, и самое главное – она права», – подумал про себя Хейг.
