– Убирайтесь прочь!
Обнаружив, что сотрудники службы безопасности запаздывают, Елизавета изменила тактику: присев на краешек кровати, в течение пяти минут выслушивала жалобы незнакомца о его семейной жизни.
Затем, когда охрана наконец появилась, королева спокойно сказала:
– Выведите его из моей комнаты и дайте ему сигарету[51].
Диана не была способна на подобное проявление героизма.
«Возникает такое ощущение, что я стала первой женщиной в этой семье, которая не только страдала депрессией, но и не стыдилась своих слез, – скажет она в 1995 году. – Конечно же это их пугало. И неудивительно – они не знали, как им вести себя с тем, чего никогда не видели»[52].
Чарльз поступил так же, как и большинство людей на его месте. Для решения незнакомых головоломок он стал использовать хорошо зарекомендовавшие себя средства. Так в жизни Дианы вновь появился Лоуренс Ван дер Пост.
Столь частое обращение принца к услугам южноафриканского философа впоследствии вынудит Диану произнести сакраментальную фразу:
– В этом браке нас было трое: Чарльз, я и Лоуренс Ван дер Пост[53].
Что же установил семидесятипятилетний друг Чарльза после пространной беседы с Дианой? Ничего. Но это только для непосвященных. Своей же дочери Люсии он сказал следующее:
– Диана – самый настоящий параноик! Ее беда в том, что она слишком много времени проводит, подглядывая в замочные скважины[54].
Упоминание о «замочных скважинах» появилось не случайно. Нервозность Дианы достигла своего апогея именно после подслушивания разговора Чарльза и Камиллы. Завершая диалог, принц произнес:
– Чтобы ни произошло, я всегда буду любить тебя[55].
В беседах и личной переписке Чарльз часто использовал подобные обороты. По словам его близкого друга, «у принца была такая привычка – использовать фразы типа „масса любви“, „я обожаю тебя“, „я буду заботиться о тебе, если что-то случится“»[56].
Как бы то ни было, слова, оброненные Чарльзом, для Дианы превратились в катализатор. Ее внутренний мир взорвался от лжи и собственного бессилия. У принцессы начался тяжелый приступ булимии с трехдневной бессонницей и безжалостной рвотой. Она даже хотела покончить с собой, вскрыв себе вены.
«У меня было такое ощущение, что меня никто не хотел слышать, – описывает она свое состояние. – Внутри скопилось столько боли, что я хотела причинить себе урон извне, лишь бы кто-нибудь пришел ко мне на помощь. В такой необычной манере выражался мой отчаянный крик о помощи. Я хотела, чтобы люди узнали, какие мучения, какую агонию мне приходится постоянно испытывать»[57].
Как замечает один из наиболее авторитетных биографов принцессы Салли Беделл Смит, «согласно исследованиям, проведенным в 1986 году, 97 процентов больных членовредительством – женщины. Врачи относят членовредительство к серьезным заболеваниям, требующим психиатрического вмешательства, а порой и госпитализации. Членовредительство иногда сопровождается приступами булимии, хотя чаще свидетельствует о более серьезном психологическом нарушении. Основными ее причинами являются депрессия и чувство безнадежности, о которых так часто упоминала принцесса Уэльская»[58].
Состояние Дианы начинает не на шутку беспокоить ее мужа. В одном из писем в октябре 1982 года он признается: «Основная проблема заключается в следующем. Если в какой-то день я предполагаю, что мы сделали шаг вперед, то буквально на следующий день с сожалением узнаю, что это на самом деле было полтора шага назад»[59].
Даже среди прислуги за принцессой закрепляется репутация «непредсказуемой» девушки[60]. Ярким примером подобной «непредсказуемости» стал День памяти погибших в двух мировых войнах, организованный Британским легионом
{29}13 ноября
{30}1982 года в Альберт-холле.
До начала мероприятия супруги Уэльские сильно повздорили, и Диана отказалась сопровождать своего супруга. Придя немного в себя, она передумала и решила все-таки появиться на церемонии. Правда, сделала это уже после того, как Чарльз объявил, что его жена неважно себя чувствует и присутствовать не сможет.
Лучше бы принцесса не появлялась в тот день в Альберт-холле… Во-первых, она поставила своего мужа в неловкое положение. Во-вторых, приехав на торжество, супруги стали пререкаться. Только на этот раз не в уединенных комнатах Кенсингтонского дворца, а у всех на виду.
«Такое не забывается, – вспоминает присутствовавшая на церемонии дама. – Диана и принц Уэльский ссорились прямо здесь. Я хотела окликнуть Чарльза и сказать ему, чтобы он был более осторожен. Кто-нибудь мог прочитать по губам все, о чем они говорили»[61].
И наконец, третье. Принцесса приехала на мероприятие после королевы. Согласно протоколу это была непростительная дерзость!
«Никто, никто, слышите меня, – никто не может НИКОГДА прийти на мероприятие после королевы!» – сокрушался известный журналист Джеймс Уитакер[62].
Диану можно понять. Она находилась в тяжелом психологическом состоянии, погружаясь все глубже и глубже в бездну неврозов, депрессии и булимии.
«Сейчас ты никто, а уже через минуту ты – принцесса Уэльская, мать будущего наследника престола, медиаигрушка, член королевской семьи, – описывала Диана метаморфозу в своем положении. – Не слишком ли это много для одного человека?»[63]
Психологическая нагрузка на принцессу была огромна. И никакие таблетки, никакие советы выдающихся психиатров были не в состоянии прервать череду депрессий. Принцессу могло спасти только одно – поиск «своей колеи» при выполнении королевского долга, который давно уже не давал ей покоя.
В письме к своей подруге она писала:
«Внутри меня происходят необычные перемены. Как будто бы я разделилась надвое – вот Диана, которая мечтает куда-нибудь забиться и не показываться на публике. Есть и другая Диана. Она старается по мере своих возможностей справляться с возложенными на нее обязанностями. Я чувствую, что вторая половина побеждает. Но какую цену придется за это заплатить? И что ждет первую половину?»[64]
В сентябре 1982 года Диане представилась первая возможность проявить себя.
